Отдадим должное нескольким поколениям исследователей, именовавших творение Лермонтова романом: они стремились подчеркнуть целостность этого произведения. Все аргументы подобного рода сохраняют свою силу! Они не отвергаются, а вбираются новой концепцией. Долгое время циклизация воспринималась только композиционным приемом. Она способна на большее. Современная наука осознала цикл/книгу как вторичные жанровые образования. Понятия «роман» и «цикл» становятся смежными теоретическими понятиями. Но если так, на эти понятия можно и должно опираться!
Возьмем такую трактовку: «“Герой нашего времени” был принципиально новой формой романа, и не только в русской литературе»88. Вроде бы утверждение вполне четкое. Но, чтобы выразить свое к нему отношение, нужно иметь представление о типической форме романа (и возникнет неразрешимый спор, какое произведение, при разнообразии форм романа, может служить эталоном). Далее надо будет исчислить отличительные свойства книги Лермонтова, новаторские находки художника — и где гарантии, что мнения исследователей совпадут?
«Цикл» лучше объясняет лермонтовское творение. Тут корректнее отношение к терминологии: если речь идет о повестях в точном значении понятия («Бэла» и «Княжна Мери») и даже в расширительном значении (три другие компонента книги) — все равно идет отсылка к теоретическому канону. Опасения, что будет дробиться впечатление, не должно быть: восприятие цикла непременно предполагает изучение диалогических связей его компонентов; анализ внутренних диалогов как раз из факультативной сферы передвигается в сферу обязательного.
И происходит вот что. Я беру, к примеру, оценки «Героя нашего времени» у Б. Т. Удодова (опуская его жанровое определение): «Социально-психологическая направленность сочетается… с глубинной нравственно-философской проблематикой; беспощадный, доходящий до корней самоанализ героя — с острой, почти авантюрной сюжетностью и занимательностью повествования; очерковость отдельных описаний и зарисовок сменяется… новеллистической стремительностью и неожиданными поворотами в развитии событий, философские размышления — необычными, подчас смертельными экспериментами героя; его любовные, светские и иные похождения оборачиваются трагедией несостоявшейся в полной мере судьбы незаурядного человека, рожденного для “назначения высокого”» (с. 40). Я адресую эти размышления, как делает исследователь, «роману» — и ничего не получается: нет романа-то, размышления провисают, абстрагируются. Я адресую их же тому, что реально существует, — книге Лермонтова. Другое дело! Там есть целое — сама книга. Но и вся конкретика (самоанализ, очерковость, эксперименты, похождения, трагедия) укладывается в свои микроформы и обретает предметность!
Следует отметить, что образование циклов как вторичных жанровых сущностей ничуть не приводит к их монополии: сборники как существовали, так и существуют и будут существовать, поскольку книжки предполагают некоторый объем. Циклы и сборники не конфликтуют, у них свои структуры.
Для применения к изучению «Героя нашего времени» жанровой теории цикла, пожалуй, не будет лишним и такое уточнение. Поскольку емкость повести несопоставима (по определению) с емкостью стихотворения, возникает разница уровней сопоставления. Для лирических циклов характерны отношения стихотворение — цикл — книга. Видимо, повесть сама по себе, в силу свое емкости, уже сопоставима с циклом, но в полную меру остается соотношение повести (первичные циклы) — книга.
Невзирая на чудовищные противоречия, представление о «Герое нашего времени» как о романе пока остается монопольным. Вот на это ныне приходится посетовать.
Так что на вопрос: каков же жанр «Героя нашего времени»? — ответ будет необычный. Это книга. Состоящая из повестей.
Цикл по всем параметрам
Достойна удивления проницательность еще совсем молодого писателя. Да, у Лермонтова была уже проба работы над большими повествовательными формами — романами «Вадим» и «Княгиня Лиговская», но оба романа остались неоконченными. А тут он обратил внимание на новую форму: циклообразование еще только складывалось в русской литературе. Пушкин опубликовал всего-навсего один поэтический цикл — «Подражания Корану». Он уже создал, но не успел опубликовать второй — так называемый каменноостровский цикл (осознание этих стихотворений как цикла произошло много лет спустя). В лермонтовское время отчетливее пошло образование циклов в прозе: это пушкинские «Повести Белкина», а следом «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя и «Пестрые сказки» Одоевского (везде циклы цементировались образами вымышленных рассказчиков).