Лермонтов творчески подхватывает новую инициативу. Он концентрирует повествование на одном герое (самом значительном для эпохи!), зато увеличивает число рассказчиков, показывая героя с разных сторон. Укрупняется его масштаб: не шутка — герой нашего времени! Эксперимент увенчан безусловной удачей.
Тут хочется отметить парадокс. Вл. С. Соловьев видел в Лермонтове «прямого родоначальника того духовного настроения и того направления чувств и мыслей, а отчасти и действий, которые для краткости можно назвать “ницшеанством”…», прибегнув и к обобщению: «Как черты зародыша понятны только тому определившемуся и развитому виду, какой он получил в организме взрослом, так и окончательное значение тех главных порывов, которые владели поэзией Лермонтова, — отчасти еще в смешанном состоянии с иными формами — стало для нас вполне прозрачным с тех пор, как они приняли в уме Ницше отчетливо раздельный образ»89. Вроде бы возможно видеть и аналогию в жанровых поисках. На деле перед нами явление совершенно иного рода. «Герой нашего времени» — ничуть не «зародыш», а сразу непревзойденный шедевр. Циклы повестей создавались и в современной Лермонтову, и в последующей литературе (ближайшее — «Записки охотника» Тургенева). Но не было достигнуто единства книги как цикла; то-то и остается в ходу определение «роман». Аналогия с размышлениями Вл. С. Соловьева тут в другом: понадобилось ждать взлета поэзии и его теоретического осмысления, откинуть устаревшие предубеждения относительно цикла, чтобы по достоинству оценить новаторство Лермонтова. И еще далек путь, чтобы такое понимание вошло в массовое сознание…
«Герой нашего времени» соответствует представлению о цикле по всем параметрам.
Заглавие? Весьма емким воспринимает заглавие книги А. Э. Еремеев. Исследователь пользуется традиционным определением жанра (роман), но все сказанное больше соответствует циклическому построению книги. Уже название, полагает исследователь, «говорит о сложности жанрового образования»: «Название “Герой нашего времени” сводит разные жанровые тенденции: стремление к углублению во внутренний мир героя в его специфическом романном <?> ракурсе и установку на охват самого процесса бытия, характерную для повести. Обобщенно неопределенный тон заглавия является панорамной дистанцией автора — творца художественного целого. Название несет в себе ту необходимую меру отчужденности от конкретных событий и личностей, которая обеспечивает художественное единство и известную объективность авторского взгляда. Если говорить о временной установке названия, то оно звучит предельно объективно, как бы завершая и отодвигая в прошлое жизнь Печорина, представшую в свете трезвого знания автора, лишь из документально фактического интереса позволившего себе обращение к этим вехам вчерашнего духовного развития героя, к которым он непричастен; они ему чужие, и интерес его носит отстраненный характер»90.
Встретится попадание в самое яблочко. «Уже само заглавие сообщает: образ центрального персонажа неразрывно связан с определенной эпохой, это герой своего времени»91.
Выразительно пишет об этом С. И. Кормилов: «“Время”, или в начальном варианте “век”, — одно из двух ключевых слов в заглавии первого русского социально-психологического и философского романа в прозе. Ясно, что это именно “наше” для Лермонтова и не наше, тогдашнее время для других времен, что это не время даже, а безвременье, что речь идет об определенном социально-историческом состоянии»92.
Известен рукописный вариант названия — «Один из героев нашего века»93. Это вариант рассеивающий, а не концентрирующий внимание читателя. Тут намек, что Печорин — не один, кто воспринимается героем такого уровня, были и другие. Кто такие? Сколько их? Гадать не будем; это были бы наши, не авторские соображения (вдруг бы да и угадали; только как подтвердить, что угадали…). Было время, когда намеки автора расшифровывались уверенно и однозначно. К. Н. Ломунов полагает, что Лермонтов отказался от первоначального названия «скорее всего потому, чтобы в нем не чересчур прозрачно намекалось на подлинных героев времени — декабристов»94. Но Печорин — герой другого времени: «Лермонтовский роман — произведение, рожденное последекабрьской эпохой. <…> Это были годы реакции, политического гнета. <…> Можно сказать, что вся энергия, накопившаяся в русском обществе и потенциально способная перейти в действие, была переключена в сферу интеллектуальной жизни»95. Я уже пробовал (и отводил как неудачный) возможный вариант названия с акцентом на жанр — «Повести о герое нашего времени»). Это филологически грамотный вариант, который отменил бы нелепое здесь обозначение «роман», но он тоже не способствует восприятию книги как целостного произведения: сборник повестей — совсем не обязательно цикл (как термин это слово в ту пору еще не набрало вес). Авторское, окончательное (и что важно — единое) название центростремительно, оно в полной мере выполняет связующую циклообразующую роль: составившие книгу повести не теряют законченности и относительной самостоятельности, но они выполняют и общую задачу, каждая вносит свою лепту в изображение героя времени.
90
91
92
95