В казарме толпились люди. Некоторые уже не первый день. Кто-то дожидался отправки и был уже одет в форму, кто-то, как и они, только прибыли и не успели еще переодеться и освоиться. Вновьприбывшие волновались в ожидании заключения контракта. Владимир был спокоен, по прошлому опыту зная, что контракт заключат на 100 %. Что бы его не заключили, надо уж было бы очень постараться. Но выяснилось, что кое-что все-таки поменялось.
Когда Владимир стоял и, как ветеран контрактной службы, объяснял ребятам что и почем, как будут их всех раскидывать, к нему подошел «ботаник», да тот самый что в поезде не пил, а всю дорогу читал книгу. Смущенно протерев очки, он обратился с вопросом:
— Слушай, а тут по разговорам понял, что ты юристом был на гражданке, и едешь уже во второй раз?
— Ну да, все верно, — согласился Владимир.
— Вот скажи, пожалуйста, — продолжал «ботаник», — меня возьмут с судимостью? Я пять лет отсидел. Возьмут меня?
При этом он так просяще смотрел на Владимира, словно тот был командир того полка, куда «ботаника» должны взять. «Во чудеса, — пронеслось в его голове, — до чего же обманчива внешность. Вот уж на кого не подумал бы никогда».
— А она у тебя снята? Погашена? — поинтересовался Вова.
По опыту 1995 года он знал, что судимых брали, с некоторыми, он лично имел честь служить. Тогда брали со снятыми или погашенными судимостями. Было бы желание…
— Погашена, погашена, уже давно погашена, — скороговоркой ответил «ботаник», — и характеристики отличные с работы и по месту жительства.
— Да думаю, проблем не будет, по закону ты чист, — ответил Владимир.
Разговор их услышали, и тут же к нему подбежали два мужичка с какого-то другого города, явно алкогольно-судимой внешности.
— Брат! А нас возьмут? — Наперебой затрещали мужики, протягивая какие-то бумаги. — Вот посмотри брат, нас возьмут?
Бумаги оказались весьма прелюбопытными. Из справок с РОВД по месту жительства дядек, следовало, что те имели внушительный перечень судимостей (кражи и хулиганство), отсидели немало лет в местах «не столь отдаленных», но в данное время судимости их погашены. Более того, хитрые мужички как гласил документ: «Твердо встали на путь исправления и активно помогают органам внутренних дел в охране общественного порядка». Да… дела…
— Да думают, возьмут вас, — совершенно искренне утешил Владимир мужиков.
Но выяснилось, что все-таки он отстал от жизни, ни «ботаника», ни мужичков на службу не взяли. Вскоре они понуро брели в сторону КПП. Отбор проводился несколько строже, чем раньше. В огромной комнате находились представители артиллерийского пока и W-ского мотострелкового. Про последний полк Владимир слышал еще в первую кампанию и надо заметить ничего хорошего (большие потери, жестокость). Вот уж куда ему совсем не хотелось попадать. Но судьба распорядилась так, что зачислили его именно в W-ский мотострелковый. Впрочем, не его одного, а подавляющее большинство. В артиллерийский попало совсем немного.
Были еще новшества. Не брали теперь тех, кто разорвал «по-плохому» контракт. Парень с «наколкой» «снайпер целься сюда» вскоре понуро побрел к воротам КПП. Свой камуфляж он поменял на гражданский костюм того самого странного мужчины, что не мог понять, как это его снова занесло. Однако его занесло всерьез. Контракт с ним заключили без проблем.
Вообще ехавших по второму, а то и третьему разу было очень много. У Владимира сложилось впечатление, что сформировалось некое сословие наемников. До того похожие судьбы. Разбитые семьи, нищета и безработица. Не умение пристроиться в мирной жизни. Рядом с ним койку занимал мужик лет сорока. Разговорились. Выяснили, что в Первой кампании были вместе, просто не видели друг друга. Он еще и во вторую успел съездить, отбыл весь трехмесячный контракт. А дальше…
— Э, брат, не спрашивай, — с горечью в голосе говорил ветеран. — Деньги получил восемьдесят тысяч. Ну, напился в Москве, понятное дело. Попал в «ментовку». Проспался там. Выпускают, документы все возвратили. Спрашиваю, а деньги? А не было у тебя денег, отвечают. Вот так брат, гол как сокол и приехал домой. И сразу опять сюда оформляться.
Трудно сказать, насколько правдив был его рассказа, но Владимиру осталось только посочувствовать своему однополчанину. Было искренне жаль его. И таких было немало. Ох, немало.