Хичоль болезненно поморщился, посмотрев на сына, и продолжил:
– Только не трогайте Хёкки. Он никому ничего дурного не сделал. Это добродушный, честный и романтичный мальчик. Если ты убьешь его только за грехи отца, то станешь еще хуже меня.
– Папа, не говори такого! – заорал Хёкдже, безуспешно трепыхаясь в руках майора.
– Папа знает, что говорит, малыш, – горько усмехнулся Хичоль. – Не встревай. А ты, пустая башка, отпусти ребенка.
Ючон, подумав пару секунд, разжал пальцы. Хёкдже кинулся к отцу и обнял его, встав так, чтобы загородить собой от герцога. Хичоль погладил сына по волосам, продолжая уверенно, без тени страха смотреть прямо на врага.
Макс шепнул коллеге, что нужно нейтрализовать и слугу. Кюхён, жестом поманив скованного магией Хангена, подтащил его поближе, и Макс, немного поиграв кинжалом, слегка полоснул его по щеке. Из крошечного пореза выступила кровь, и вместе с этими каплями тело бывшего охотника покинула вампирская сила. Китаец несколько раз дернулся на месте, однако теперь сдерживать его стало намного проще, и Макс в ответ лишь виновато пожал плечами: мол, не держи зла, но ты теперь вообще опасности не представляешь.
Ючон, первым выйдя из оцепенения, наклонился к герцогу и тихо спросил:
– Юн, ты трындеть-то сегодня будешь? Мне, что ли, начать? Я ведь такого спиздану, что потом не разгребешь.
Юно, словно очнувшись, выпрямился, чуть слышно прокашлялся и, скрестив руки на груди, громко сказал:
– Ким Хичоль, я поражен твоей готовностью понести заслуженное наказание и тронут отцовской заботой. Но если бы я хотел твоей смерти, то не стал бы искать такой изощренный путь. К счастью для тебя или же нет, но я вынес совершенно другой приговор. Видишь ли, мне показалось, что смерть – это слишком легкая расплата за все совершенные тобой преступления. Дон Эстебан, чью маленькую дочь ты убил в приступе ярости, согласился, что было бы слишком просто отправить тебя обратно в небытие, где ты благополучно пребывал всего лишь год назад.
Герцог взглядом попросил Ючона оттащить Хёкдже от Хичоля, и майор охотно подчинился, схватив остолбеневшего парня за шкирку.
– Вот так! – закричал настоящий Хичоль, все еще использовавший фонарный столб, как подпорку. – Мы вообще лапочки! Ты всех задрал, а мы сохраним тебе жизнь!
Двойник даже не стал поворачиваться к нему. Он снова подошел ближе к герцогу, но на этот раз не стал играть и кокетничать, а заговорил прямо, с невероятной для себя искренностью:
– Не могу в это поверить, Чон Юно. Ты додумался до такой жестокости? Браво. – Он несколько раз медленно хлопнул в ладоши. – Мне нужно начинать завидовать Донни, которому ты вырвал сердце?
– Да, пожалуй, – улыбнулся герцог. – Ты совершил в реальности массовые убийства, и потому, конечно, будешь приговорен к пожизненному заключению. Я уже обсуждал это с британским премьер-министром, который выразил желание содержать тебя на территории Соединенного Королевства. Тебе и твоему слуге выделят уютные одиночные камеры, где вы проведете остаток своих дней. Напомни, сколько лет тебе было в момент превращения?
– За основу взята моя мордаха времен дебюта СуДжу, – отозвался обнимавший столб Хичоль. – Года двадцать два или двадцать три, короче.
– Да… – Юно важно покивал в ответ на свои мысли. – Заключение будет долгим.
– Лучше убей, – в отчаянии выдохнул злодей. – Я не смогу так. Не смогу полвека гнить в заточении, нося клеймо преступника. Не смогу видеть, как мое тело стареет и дряхлеет, лицо покрывается морщинами, волосы седеют, а зубы выпадают… Я двенадцать столетий был могущественным вампиром и завоевателем, Юно. Если ты сейчас свернешь мне шею, это будет для меня нормальной кончиной. Но умоляю, только не смерть от старости или болезней в тюрьме строгого режима!
Чанмин не хотел вмешиваться. Не собирался ничего говорить, потому что ему слишком сложно было наблюдать за происходящим беспристрастно. В конце концов, Хичоль много лет фактически заменял ему семью и находился где-то на уровне божества, грозного и несправедливого, но все равно почитаемого. Что бы он теперь ни сказал, все прозвучало бы неправильно, жалко и подло. Но Чанмин все-таки не сдержался. Выйдя вперед, он быстро заговорил, с мольбой глядя на бывшего господина:
– Пожалуйста, подумайте еще раз. Сейчас в вас говорит ваша гордость, и вам кажется, что нет ничего хуже публичного суда, приговора и тюрьмы. Но ведь это все равно жизнь. К вам будут регулярно пускать для свиданий вашего сына, вы сможете узнавать, как он живет, чем занимается. Это же очень много для вас значит. Кроме того, вы останетесь самой одиозной фигурой века. Реальные люди, которых вы презираете и которым одновременно завидуете, уже никогда не смогут вас забыть. О вас станут писать книги, снимать фильмы. Ваши интервью будут на вес золота. Даже в тюрьме вас продолжат ненавидеть и превозносить, такова человеческая природа! Неужели вы хотите просто погибнуть, не увидев все это своими глазами?
Хичоль отвесил Чанмину звонкую пощечину и смерил его брезгливым взглядом.
– Ты ничтожество, – процедил он ядовито. – Рабская душонка. Для тебя жизнь – величайшая ценность. Если не убивают – так пусть хоть помоями кормят, хоть в яме держат, хоть клеймят, как скотину. В этом весь ты. – Чанмин не спорил, он лишь смотрел на бывшего господина с немым состраданием. – Но я не такой. И все они – не такие. Даже этот безграмотный вояка, который решил сложить голову ради освобождения своего народа вместо того, чтобы безропотно пахать на оккупантов. Даже твоя тихая, скромная, забитая жена, которая сохранила верность грязному шакалу, не приняв весьма выгодную любовь моего сына. Кстати, благодари Джеджуна и береги его, дрянь. Это самое прекрасное и светлое, что могло быть в твоей никчемной жизни.
– Вы и сами еще будете рады, что остались живы, – негромко, но твердо возразил Чанмин.
Хичоль пренебрежительно покачал головой.
Юно протянул одну руку в сторону и скомандовал:
– Ючон, бери его под арест.
Майор достал из заднего кармана джинсов наручники и застегнул их на запястьях Хичоля. Тот выглядел так, будто уже умер и оставил после себя лишь печальный призрак. Чанмину хотелось отвернуться, чтобы не видеть его, но он заставлял себя смотреть на бледное лицо бывшего господина. В этот момент он ощущал себя предателем острее, чем когда бы то ни было.
– Ким Хичоль, вы арестованы, – торжественно произнес герцог, не в силах сдержать легкую полуулыбку. – Я, Чон Юно, герцог Кентерберийский, вожак стаи оборотней и признанный лидер антивампирского Сопротивления, временно беру вас под свою ответственность. Скоро вы будете переданы в распоряжение Организации Объединенных Наций и предстанете перед международным военным трибуналом, в процессе которого вынесут приговор как вам, так и всем, кто добровольно совершал преступления против мира и человечности вместе с вами. Вы, конечно, имеете право хранить молчание, потому что ваши действия и так уже достаточно за вас сказали.
– Во, – оценил Ючон, показывая ему большой палец.
Юно небрежным жестом попросил его опустить руку.
– Эх, а я все это время стоял в стороне, – вздохнул Макс. Небо уже стало ясным, весь огонь потух, и магию приходилось использовать лишь для удерживания Хангена на месте, да и то этим занимался один Кюхён. Максу становилось скучно. – Нет, правда. Эта победа стала возможной лишь благодаря мне. Ну, ладно, еще немножечко – благодаря тебе, коллега. Но что я вижу? Все лавры нагло пожинает оборотень! Это самая беспардонная нечисть, честное слово. Вампиры – коварные, а оборотни – бессовестные.
Ханген, который все это время не отрываясь смотрел на своего господина, перевел взгляд на Кюхёна. Немного поколебавшись, он тихо и мрачно попросил:
– Отпусти меня. Ты понимаешь, что я сделаю.
Кюхён в замешательстве прикусил губу, но магическую хватку не ослабил. Тогда Ханген произнес с нажимом:
– Ты ведь тоже любишь. Знаешь это чувство. Разве ты не попробовал бы спасти любимого от страданий?
– Не на того парня ты запал, – улыбнулся Кюхён.
– Как и ты. – Ханген тоже чуть заметно улыбнулся ему в ответ. – Но разве тебя это останавливает?