Кюхён помотал головой. Магические оковы исчезли, и Ханген рванул к господину. Даже будучи человеком, он отличался от других силой и скоростью, что когда–то позволяло ему успешно охотиться на вампиров. Вот и теперь он достиг цели прежде, чем Юно или Ючон успели броситься ему наперерез. Одной рукой Ханген развернул Хичоля к себе, а другой выхватил из-под строгого пиджака длинный кинжал и вонзил его в грудь господина.
Юно отпихнул Хангена в сторону. Хичоль рухнул на асфальт под истошный вопль своего сына.
– Ючон, веди сюда Джунсу, мы не дадим этой твари умереть! – приказал герцог.
Майор кинулся в кафе, чтобы извлечь оттуда уплетающего шоколадки художника.
– Спасибо, – прошептал Хичоль, глядя на Хангена. – Мне стоило, наверное, сходить с тобой на пару свиданий, правда? Жаль, теперь поздно…
Ючон вернулся с Джунсу на руках, как только он закрыл глаза. Художник, спрыгнув на землю, хотел склониться над еще дышавшим злодеем, но Ханген обнял его, аккуратно придерживая за голову.
– Не надо, – попросил китаец. – Позвольте ему умереть, прошу вас.
– Только ради тебя, – серьезным тоном ответил герцог. – Ты прекрасно служил своему господину до последней секунды. Это достойно уважения.
– А че в ООН скажем? – поинтересовался Ючон, хмурясь.
– Ну, я что-нибудь придумаю, – отмахнулся Юно.
Ханген прижал к себе Хичоля и застыл в такой позе, закрыв глаза и слушая последние слабые удары смертельно раненого сердца. В его сознании беспорядочно всплывали разные картины из прошлого: знакомство в прекрасном саду древнего вампира, многочисленные битвы, в которых они сражались плечом к плечу, вереницы красивых женщин, наслаждавшихся ласками господина на глазах у безмолвно ревновавшего слуги, дети, в чьих лицах он с рождения искал и находил любимые черты… Двенадцать веков наглухо запертой страсти и безнадежной верности закончились тем, что он сам убил своего единственного. И, впервые за все эти столетия роняя скупые слезы, прижимал его мертвое тело к себе в окружении врагов. Он раньше никогда не обнимал Хичоля так крепко и долго. Никогда не покрывал его лицо нежными поцелуями, как теперь. Время для него замерло, он был наедине со своими воспоминаниями и бездыханной оболочкой, которая осталась от его потерявшего величие возлюбленного.
Наконец Ханген осторожно опустил Хичоля на асфальт, словно укладывал его, спящего, в постель. Выпрямившись, он встал напротив Юно и сказал, что сейчас готов ответить за все преступления своего господина и именно так, как Сопротивление посчитает нужным. Герцог, до глубины души потрясенный его благородством, разрешил китайцу самостоятельно выбирать между пожизненным заключением и казнью на месте.
– Предпочту немедленную смерть, – деловым тоном объявил Ханген.
– Стой, – встрял Чанмин. Он был совершенно выбит из колеи смертью господина и теперь уже ни в чем себя не сдерживал, действовал по наитию. – Ты тоже не соображаешь, что говоришь. Зачем тебе умирать? Можно вообще избежать пожизненного. Ты же был слугой, все доказательства есть в романе, у Вероники наверняка сохранились копии на жестком диске. Это оправдание! Ни тебя, ни Хёкки не посадят, точно так же, как всех обращенных господином политиков и бизнесменов!
– А он прав, – заметил Юно. – Мы обсуждали с премьер-министром только новых слуг, и я как-то упустил из виду, что вы двое попадаете в ту же категорию…
– Он освободил нас еще до начала завоевания, – напомнил Ханген.
– И что? Кто сможет это доказать? – Чанмин доверительно взял китайца за руку, но тот ледяным взглядом вынудил отпустить его. – Может быть, новые слуги дадут показания, только это не в их интересах, потому что в таком случае можно предположить отсутствие связи и у них самих. Мы им это популярно объясним.
– Нет, Чанмин, – отрезал Ханген. – С тех пор, как я, охотник, стал вампиром, господин был единственным смыслом моей разрушенной жизни. Теперь его нет. А искать новый в моем возрасте уже слишком поздно. К тому же… Я знал, что все так закончится. – Ханген невесело усмехнулся. – Реальность слишком скучна и монотонна, чтобы надолго измениться благодаря воображению. Она сильно прогнулась из-за господина, но неизбежно вернулась в состояние баланса. Вампиров нет. Они не могут править миром. Я говорил ему, а он не слушал. За это я перед ним и преклонялся: он умел рисковать. И до этого дня, кстати, всегда в результате пил шампанское.
Чанмин отошел в сторону, опустив голову. Юно взял у Ючона пистолет и приставил дуло ко лбу Хангена. Китаец едва заметно кивнул, после чего герцог молча выстрелил. Слуга упал на землю в нескольких шагах от своего господина.
– И все, – рассеянно подытожил Макс, приблизившись к двум трупам. – Черт, но почему так просто? Почему он не защищался, когда я бежал к нему с кинжалом? Ему было более тысячи лет, он совершенно точно знал обо мне подобных!
На него никто не обращал внимания. Все изумленно смотрели на великого монстра и его приспешника, которые так бесславно погибли в центре Москвы.
– Ну, и меня убейте, чего уж, – дрожащим голосом произнес Хёкдже, пытаясь держаться прямо и с достоинством. – Вся моя семья мертва… Вперед…
– Благородное решение, юноша, – согласился герцог, снова поднимая пистолет.
Хёкдже зажмурился, однако выстрел не прозвучал: между ним и Юно встал Чанмин.
– Нет, вот уж этого точно не допущу! – сказал он, ловко отобрав у герцога оружие и бросив его в траву. – Хёкки погибнет только через мой труп!
– Да пожалуйста, – сказал Юно, готовясь превращаться в волка. – И не смей давить на жалость, вспоминая про новорожденного ребенка…
Ючон вцепился в герцога сзади, обхватив обеими руками. Оборотень зарычал на него по-волчьи, но дальше этого трансформацию не завел.
– Боже мой! – воскликнул он. – Вы все хотите оставить мальчишку в живых? Он же попробует отомстить за это чудовище!
– И не отомстит, Юн, – отозвался майор. – Он безобидный.
Хёкдже, поняв, что ему смерть точно не грозит, мигом растерял остатки сил, упал на колени рядом с отцом и аккуратно взял его за руку. Некоторое время он сидел так неподвижно, не издавая ни единого звука. У него никак не укладывалось в голове, что все кончено. Осознание пришло лишь минут через десять. Хёкдже вдруг стало ясно, что отец уже никогда не откроет глаза, не назовет его по имени, не отругает и не обнимет. По щекам потекли слезы, и он, низко склонившись над телом Хичоля, стал вполголоса бормотать:
– Ну, папа, так же не может быть…
Кюхён подошел к фонарному столбу. Настоящий Хичоль за него уже не держался, а сидел рядом, опираясь спиной. Взгляд его пустых глаз был прикован к убитому двойнику.
– Все закончилось, – сказал Кюхён, протягивая ему руку, чтобы помочь подняться. – Что с тобой? Ты ранен?
– Я думал, что буду ему передачки на зону таскать, – отрешенно произнес Хичоль. – Знаешь… Не то чтобы мне очень жаль, но… Он ведь не виноват, что его таким придумали.
– Он исполнил свою мечту, – улыбнулся Кюхён, тоже посмотрев на мертвого персонажа. – Сумел поменять ход истории и оставил неизгладимый след в реальности. Был живым всего один год, но этот год прошел для него не зря.
– Да. – Хичоль немного поморгал, будто проснувшись, поднял глаза на Кюхёна и взял его за руку, вставая с земли. – Накуролесил он будь здоров. Вспоминать его будут так же ласково, как Гитлера.
Кюхён засмеялся и обнял Хичоля – не как возлюбленный, однако и не совсем как обычный приятель.
А Чанмин стоял за спиной Хёкдже. Он хотел прижать воспитанника к своей груди, успокоить, вытереть его слезы, но не имел на это никакого морального права.
Джунсу ушел обратно в кафе и вернулся оттуда с мороженым, бесцеремонно изъятым из оставленного без присмотра холодильника. Все расположились за одним пластиковым столиком. Исключение составляли только Хёкдже и Чанмин – первый почти выпал из реальности перед телом отца, а второй все-таки встал рядом на колени и безо всякой надежды на успех пытался подобрать слова утешения.
– Для Мина это стресс, – заметил Джунсу, ткнув эскимо в сторону двоих вампиров. – Он, в каком-то смысле, тоже отца потерял.