– Не беспокойтесь, мистер Аткинс, за наше будущее семейное благополучие; во всяком случае, я не уступлю своей жене в силе характера. Однако, я думаю, нам давно пора отправиться к мистеру Стефану. Надеюсь, вы не откажетесь сопровождать меня?
– Генри, – умоляющим тоном проговорил Аткинс после некоторого молчания, – что бы ни случилось между вами и Джен, пощадите ее. Она много горя перенесла за это время.
– А она щадила меня? – холодно спросил Алисон. – Гордая мисс Форест отбросила бы меня в сторону, как негодную вещь, если бы случайно жизнь любимого ею человека не находилась в моих руках. Теперь сила на моей стороне, и я воспользуюсь этим.
Аткинс вздохнул и вышел в соседнюю комнату за шляпой и перчатками.
– Да, уж это будет брак! – пробормотал он. – Сохрани нас Бог от таких супругов!
Официальная часть визита близилась к концу. Алисон был любезно принят доктором Стефаном и его женой. Обменявшись несколькими шаблонными фразами с хозяевами дома, Генри терпеливо ждал, пока Аткинс окончит свой рассказ и поведет его к Джен, которая не вышла из своей комнаты, хотя и знала о приходе жениха.
Здесь, в комнате молодой девушки, повторилось то же, что было в гостиной. Вежливые, холодные поклоны, вопросы и ответы относительно путешествия и последнего местопребывания, затем Аткинс ушел, оставив жениха и невесту наедине. Они снова сидели друг напротив друга, как тогда, когда Алисон делал предложение мисс Форест, только теперь Джен была гораздо бледнее. За месяцы разлуки она вполне овладела собою и приняла прежний гордый, независимый вид. Ее голова была высоко поднята, лицо выражало холодную решимость, она спокойно выдержала пронизывающий взгляд Генри. В ее манере не было ничего робкого, покорного. По-видимому, Аткинс был прав – Джен еще собиралась бороться.
«К чему бесполезные попытки? – подумал Алисон, – я все равно не выпущу тебя из рук!»
Джен, вероятно, прочитала мысли своего жениха; по крайней мере, ее лицо омрачилось и губы крепко сжались. Никто не поверил бы, что эти два существа собирались соединить свою судьбу на всю жизнь – так враждебны были их лица; между ними шла борьба не на жизнь, а на смерть. Они не уступали друг другу ни в энергии, ни в силе воли.
– Я пришел, мисс Форест, напомнить вам об обещании, – холодно-вежливо начал Генри, – которое вы мне дали год тому назад и затем повторили на этом самом месте некоторое время спустя. Ваш траур по мистере Фридрихе Форесте, которого и я искренне оплакиваю, оканчивается; поэтому я позволяю себе просить вас назначить день нашей свадьбы. Мистер Аткинс желает точно знать время, чтобы сделать все нужные приготовления, и я также должен своевременно распорядиться относительно нашего путешествия. Мы решили ехать в начале будущего месяца, а назначение дня и часа свадьбы всецело предоставляется вам, разумеется. Я жду ваших приказаний по этому поводу.
Джен тяжело вздохнула. Это вступление не обещало ничего хорошего для нее, но и она решила не сдаваться без борьбы.
– Да, я дала вам слово, мистер Алисон, и готова исполнить его, если у вас хватит смелости требовать этого от меня после всего того, что вам известно.
– Почему же мне не требовать вашей руки, когда вы добровольно обещали ее мне? Неужели я стану обращать внимание на побочные обстоятельства? Они не имеют для меня никакого значения! Мисс Форест – слишком ценное приобретение, чтобы отказаться от нее из-за какого-то романтического увлечения. Я, по крайней мере, не собираюсь этого делать.
– Вы забываете одно, – воскликнула Джен, невольно выдавая свое волнение, – до сих пор вы могли мучить меня безжалостно и пользовались своим правом, но с того момента, как мы повенчаемся, ваша власть надо мной кончится. А знаете ли вы, какой ад может создать жена мужу, если она чувствует к нему не любовь, а ненависть? Если вы принудите меня исполнить данное вам слово, я возненавижу вас.
Эта угроза рассеялась, как дым, перед спокойствием Генри. Он улыбнулся с пренебрежительной снисходительностью и возразил:
– Я не думаю, чтобы роман, вызванный немецкой сентиментальностью, мог продолжаться на здоровой американской почве; там воздух неподходящий для подобных излишеств. Я убежден, что миссис Алисон будет такой же блестящей представительницей моего дома, какой мисс Форест была в доме своего отца, что она займет видное место в обществе, на которое ей дадут право положение и имя ее мужа, и сумеет с достоинством поддержать честь этого имени. Я никогда не ждал, что наша супружеская жизнь представит собою идиллию влюбленных пастушков, а теперь не вижу причины для трагедии. Если вы собираетесь разыгрывать ее, то это – ваше дело; только предупреждаю вас заранее, что я совершенно нечувствителен к подобным вещам.
Джен вспыхнула от этой насмешки. Она видела, что Генри мстит ей теперь за ее прежнее «не хочу». Аткинс не без основания предостерегал ее против коварства этого человека; он уверял, что Алисон никогда не простит оскорбления, хотя может сделать вид, что даже не заметил его. Теперь он мстил, и Джен знала, что от него нельзя ждать пощады.
Эта уверенность вернула молодой девушке ее обычное самообладание. Она поднялась с места и презрительно сжала губы. Ее попытка оказалась бесполезной, но зато в ее руках было другое, более действенное средство.
– Прежде чем мы снова коснемся вопроса о дне нашей свадьбы, я должна сделать вам одно предложение, – проговорила она.
Алисон встал со стула вслед за Джен и молча поклонился в ответ на ее слова.
– Вы знаете, что после смерти моего брата я, согласно духовному завещанию отца, становлюсь единственной наследницей его состояния.
– Конечно, – ответил Генри, удивленно глядя на невесту, так как не понимал, для чего она это говорит.
– Ну, вот, я отдам вам все свое состояние, если вы вернете мне слово!
Генри отступил на несколько шагов. Его лицо страшно побледнело, а взгляд с загадочным выражением впился в лицо молодой девушки.
Джен подошла к письменному столу и вынула из ящика лист бумаги.
– Я составила дарственную запись, из нее вы можете узнать, что я оставляю себе лишь то, что имею в своем распоряжении сейчас. На эту сумму я могу кое-как прожить в Германии, но она совершенно ничтожна в сравнении с тем, что получите вы. Все это будет узаконено, как только вы пожелаете. Конечно, наша сделка останется тайной для всех. Видите, я отдаю вам все, что имею, а взамен прошу лишь свободу.
Джен протянула бумагу Алисону. Он молча взял ее из рук молодой девушки и прочел. Его лицо стало еще бледнее, а пальцы заметно дрожали. Затем он медленно положил бумагу на стол и, скрестив руки на груди, произнес:
– Прежде всего, я попрошу вас, мисс Форест, изменить тот тон, который вам угодно было взять в разговоре со мною. Нельзя относиться с таким презрением к человеку, в руках которого находится ваша будущность.
Джен слегка покраснела. Ее голос невольно выдал то, что она чувствовала, делая это «предложение».
– Я не вижу, для чего нам нужно обманывать друг друга, – возразила она. – Вы добивались моего состояния и теперь крепко держите ту руку, которая должна вручить его вам. Я хочу избавить вас от лишнего придатка к этому состоянию, а себя спасти от ненавистного брака. Вы слишком деловой человек для того, чтобы не видеть всех выгод моего предложения, а я достаточно долго жила в Америке и потому знаю, насколько высоко ставят там денежные интересы.
Джен не подозревала, какую опасную игру она затеяла. Она не замечала, как хрипел от бешенства голос Генри.
– Ваше «предложение», мисс Форест, звучит слишком по-немецки, а потому я не могу придавать ему большого значения, – иронически проговорил Генри. – У нас, в Америке, не бросают на ветер миллионов, чтобы избежать брака. Мне кажется, вы, воспитанная в роскоши и богатстве, даже не представляете себе, что значит быть бедной!
– Мой отец был беден, однако отдал все, что имел, во имя свободы, – гордо ответила Джен. – И для меня богатство – ничто в сравнении с тем, что я почувствую, освободившись от связывающего меня слова.
– Неужели? – все с той же уничтожающей иронией спросил Генри. – Вы, вероятно, рассчитываете, что в крайнем случае можно будет прожить и на профессорское жалованье? Позвольте спросить, мистеру Фернову известна ваша романтическая затея? Если нет, то я советую вам не слишком надеяться на его идеализм. Героиня его романа обладала миллионом, и профессорские чувства могут сильно охладеть, когда он вдруг увидит, что у нее ничего не осталось.