Утром, когда я наконец вытолкал Дейли-Маккарти взашей, Аманулла продемонстрировал мне свой автомобиль. Демонстрацию он предварил долгой преамбулой, заявив, что по его разумению, я в жизни не видывал ничего подобного и что он сам никогда еще не имео счастья иметь столь роскошный и быстроходный автомобиль. Я уж решил, что сейчас увижу нечто умопомрачительное и только гадал, что это будет — серебристый «роллс-ройс» или красный «феррари». В общем, мы прошествовали к гаражу, где он хранил свое сокровище, и я увидел «шеви» пятьдесят пятого года.
— Чудно! — обрадовался я. — С ним я справлюсь легко. У меня был точно такой же лет десять назад. А твой прекрасно сохранился! Ты же, как я понимаю, летом на нем не наматываешь тысячу миль в неделю, а в зимний период подвеска у него не подвергается коррозии от солевых реагентов. Так что ничего удивительного… Ты когда в последний раз красил кузов? Недавно, я уверен. Машина в отличном состоянии. Даже обивка…
— Kazzih, ты много говоришь, но я не понимаю ни слова.
— Я говорю: прекрасная машина!
— Ты сумеешь ею управлять?
— Сумею, Аманулла. Десять лет назад у меня была точно такая же.
— Но это невозможно. Моя машина собрана не более четырех месяцев назад.
Я внимательно посмотрел на дородного работорговца.
— Это «шевроле-1955». Она называется так потому, что ее произвели на американском заводе «шевроле» в одна тысяча пятьдесят пятом году. Вот почему она так называется. «Шевроле-1955».
— Эту машину сделали в этом году!
— Неужели?
— И не на каком-то «шевроле», уж не знаю, что ты хочешь этим сказать. Моя машина называется «балалайка».
— Не говори ерунды! Балалайка — это русская треугольная гитара с тремя струнами… А! — тут до меня дошло наконец. — Так это русская машина?
— Триумф советской науки и техники. Так они мне сказали.
— Русское «шевроле»! То есть Советы поднатужились и создали «шевроле» пятьдесят пятого года выпуска!
— Я не понимаю тебя.
…Скажите, пожалуйста, он не понимает! А я понимал, что делаю в предгорьях Гиндукуша, летя со скоростью девяносто километров в час (что звучит куда эффектнее, чем пятьдесят семь миль в час, даже если это одно и то же). И летел я по горным дорогам Гиндукуша в «шевроле-1955»! Ну надо же, не прошло и тринадцати лет, как безумные русские создали «шеви» пятьдесят пятого года!
Такие открытия заставляют ваши серые клеточки работать, это уж точно. Помню, в начале шестидесятых я так переживал, когда Никсон, сурово грозя пальчиком, заявил Хрущеву, что мы раньше русских придумали цветное телевидение. Но ведь никуда не деться от того факта, что у русских и впрямь какое-то целомудренное отношение к сектору товаров массового спроса.
При этом я вовсе не считаю, что «шевроле-1955» чем-то так уж плох. Мой «шеви» мне всегда нравился, пока шайка малолетних преступников не сняла с него какие-то очень важные детали, после чего он отказывался стронуться с места. Кроме того, справедливости ради, мне следовало быть благодарным русским хотя бы за то, что они, слава Богу, не слямзили у нас «такер»*.
Первый бордель размещался в нескольких глинобитных хижинах, которые жались друг к дружке у подножья горы близ Рустака. Я ехал туда целый день и ужасно вымотался — ну и, разумеется, никакой Федры там не нашлось. Не заслуживал я такого счастья.
Тамошняя мамка оказалась тощей древней каргой с глубоко запавшими глазами и с проплешиной на темени. Я показал ей письмо от Амануллы. Письмо было адресовано ей лично и содержало просьбу оказать мне содействие в розысках интересующей меня девушки. Я должен был получить эту девушку незамедлительно, а Аманулла обещал компенсировать хозяйке борделя ее цену чуть позже. Аманулла снабдил меня четырьмя письмами, адресованными разным мамкам. Плешивая карга несколько раз перечитала письмо, потом угрюмо уставилась на меня.
— Тут ничего не сказано, сколько он мне заплатит за девочку, — заметила она.
— Он заплатит ту цену, которую ты назовешь.
Это известие ее обрадовало. Она предложила мне еду и питье, а потом вывела на мое обозрение весь табун проституток. Их было четырнадцать или пятнадцать. Среди них я увидел китаянок, арабок, негритянок, европеек, но несмотря на их этническое многообразие, они выглядели как выводок близнецов.
— Да они же все одинаковые! — сказал я.
— Под подолом халата у них все одинаковое! — возразила карга и мерзенько захихикала.
Но мне не хотелось задирать им халаты и вообще не хотелось с ними что-то делать. У меня возникло одно желание: прогнать их с глаз долой, а самому побыстрее отсюда смотаться. В жизни я не оказывался в столь убогом женском обществе. Шлюхи передвигались мелкими шаркающими шажками на кривых ногах, их невидящие взгляды были устремлены вперед, а застывшие лица не выражали никаких эмоций. Они мне напомнили зомби — живых мертвецов. Нет, хуже: они были похожи на индийскую женскую сборную по хоккею на траве, которую заставили сыграть со сборной НХЛ на ледяной площадке в «Мэдисон сквер гарден».
— Твоей среди них нет? — осведомилась старуха, вцепившись своей клешней мне в локоть. — Дай мне еще раз посмотреть на ту картинку, kazzih.
Я снова показал ей фотографию.
— Симпатяшка. Но и мои девочки тоже симпатичные. Можешь выбрать одну. Я тебе уступлю.
Я начал было отнекиваться, но потом задумался. Ведь Аманулла дал мне четыре письма для каждой «мадам». Они же не догадаются, что мне разрешено выкупить на свободу только одну девушку по имени Федра Харроу. А я мог в каждом из четырех борделей, по своему выбору, даровать свободу любой невольнице. Освобождение четырех шлюх, конечно, не идет ни в какое сравнение с отменой института рабства, но долгая дорога к свету из тьмы начинается с малых шагов, или, как сказал бы Аманулла, цитируя очередную афганскую поговорку, «Скорее можно обстричь шерсть с верблюда, чем оседлать овцу».
И я снова стал вглядываться в лица девушек. Зная, как мне всегда везет, подумал я, мне наверняка приглянется именно та, которая с детства мечтала о карьере шлюхи. И что же я стану делать с тремя освобожденными проститутками? Самоочевидный ответ, который напрашивался сам собой, меня почему-то не устроил. Да и не решал он проблему в полной мере. Что мне делать с ними потом? Если просто бросить их в Кабуле, то они либо помрут там с голоду, либо снова попадут в лапы работорговцам и вернутся в бордель. А если доставить их на родину, домой? Что ж, наверное, мне бы удалось, но это такой геморрой… К тому же у меня не было никакой уверенности, что возвращение в отчий дом доставит им радость. Если, как предположил Аманулла, все они дочери рабов, то у них и дома-то нет в общепринятом смысле этого слова. А если их продали в рабство собственные родители, то отчий дом, наверное, не самое желанное для них место в мире.
Но окончательно отказаться от этой гуманистической затеи меня заставило осознание факта, что я просто собираюсь развести Амануллы на бабки, которые ему придется платить. Правда, денег у него куры не клюют, и он бы не обеднел. Правда и то, что он наварил свое несметное богатство в презренной индустрии работорговли и посему было бы только справедливо подложить ему такую свинью. С другой стороны, факт тот, что Аманулла оказался человеком высоких морально-этических качеств, человеком с сильно развитым чувством гостеприимства и дружбы. А когда мне приходится выбирать между друзьями, погрязшими в пороках и коррупции, и незнакомцами, осененными невинностью души и чистотой помыслов, я делаю свой выбор в пользу друзей.
Следующий бордель располагался в Шибаргане, но попасть туда прямиком оказалось невозможно. Путь мне преградили горы, и даже прагматическая широта русской души не материализовалась в прокладке шоссе, связывающего Рустак и Шибарган. Возможно, этот недочет удастся исправить уже после прихода русских в Афганистан, подумалось мне. А может быть, они просто позакрывают все публичные дома и дадут шахтерам возможность самостоятельно налаживать свою сексуальную жизнь. В странах с рыночной экономикой публичные дома закономерно возникают в районах компактного проживания мужской части населения, за исключением таких оазисов, как Файэр-айленд*. Но в странах с плановой экономикой все обстоит совсем иначе — ну, как бы вам объяснить… Взять хотя бы автомобиль, который одолжил мне Аманулла. Как я уже отметил, Советы никогда не выказывали серьезного отношения к производству товаров массового потребления. А проститутки — самый что ни на есть товар массового потребления, даже те из них, которые выглядят полезными ископаемыми.