Тем временем его отряд проехал несжатый участок. По стерне кони сразу побежали веселей, а всадники, до этого державшиеся плотной группой, разошлись свободней, чтоб не облегчать работу стрелкам с частокола. Рядом с Духаревым остались только телохранители, Велим и, конечно, Йонах.
Но с частокола почему-то не стреляли. Непонятно.
– Крикни, Велим, чтоб ворота открыли, – приказал Духарев. – Именем булгарского кесаря.
Чем черт не шутит? Может, и откроют сдуру…
– Эй, вы, там! – гаркнул сотник. – Открыть ворота! Именем вашего кесаря приказываю! Или всех вырежем!
– Нет у нас кесаря! – тут же заорали в ответ. – Уезжай прочь, рус!
Орал мужик без шлема, но зато в кожаной маске. Богумил, мать его – жаба…
– Уезжай, покуда цел!
– Сбей его, Йонах, – вполголоса приказал Духарев.
Хузарин вскинул лук, метнул стрелку – и голова в наморднике исчезла.
– Попал?
– Не-а, – мотнул головой Йонах. – Глазастый. Успел нырнуть. А эти торчат. Чучела, что ли?
– Вроде того…
Духарев присмотрелся. Воины наверху присели, укрываясь за частоколом. Вернее, они думали, что укрылись. Полморды наружу. Их не только навесом – прямым выстрелом достать можно. И шлемы у них как-то неловко сидят, и копья торчат под неправильным углом.
– Слышь, Велим, а ведь это не вои, – негромко произнес Духарев. – Такие же смерды, каких мы в селе резали.
– Хочешь – с наскоку? – с сомнением проговорил Велим. – Может и смерды, ты прав. Только кипятком сверху могут и смерды окатить. Частокол – без малого восемь локтей. С ходу не запрыгнешь…
– Глупая зайчиха хотела убежать, – насмешливо сказал здоровенный бородатый еретик в кожаной маске. – Скажи мне, зайчиха, успел ли праведный Аззанаил погонять беса?
Людомила молчала. У нее как будто уши воском залило. В стойле заржал Рыжик, ударил копытом в стену. Удар она услышала, но глухо, как из-под воды.
– Значит, не успел, – пробормотал еретик.
– Эй, Педрис! – позвали со двора. – Ты чё там застрял? Давай лошадь сюда!
– Сейчас! – крикнул богумил. И Людомиле: – Ты, боярышня, серп-то брось. Не твое это орудие. Твое орудие промеж ног спрятано.
Девушка его не услышала, цеплялась за потрескавшуюся рукоять. Педрос наклонился, несильно толкнул Людомилу в лицо ладонью, вывернул серп из ее пальцев, отбросил подальше.
– Педрос!
– Иду уже! – гаркнул богумил. Поглядел на Людомилу, облизнул мясистые мокрые губы… Поглядел на стойло, потом – снова на Людомилу. Никак не мог решить, что ему больше любо: девку боярскую попользовать или боярского пса на кол натянуть…
Пока думал, снаружи загомонили, «праведный» на кого-то заорал…
Людомила тихонько отползла к стене. Еретик ухмыльнулся. Он выбрал.
В руке у него вдруг оказался широкий мясницкий нож.
– Вязать тебя не буду, – сказал еретик, – некогда. Будешь трепыхаться, нос отрежу.
Свободной рукой он потянул за шнурок, поддерживающий порты.
Порты упали вниз.
– Вона глянь, какой у меня пест есть для твоей ступки.
Людомила не слышала, что он говорит. И на срамную часть, которой похвалялся еретик, она не глядела. Только на нож.
– Давай, зайчиха, подол кверху, ноги врозь! – нетерпеливо прикрикнул еретик. – Сказано тебе – нос отрежу!
И упал на Людомилу.
Вернее – рядом. Страшный нож воткнулся в землю. Еретик содрогнулся раза три и обмяк. Людомила увидела, что из затылка его, между ремашками маски, торчит черен стрелы с тремя черными перьями. И тут еще несколько стрел влетели в конюшню, ударили в бревна, воткнулась в землю в пяди от ноги девушки. Людомила словно проснулась. Схватила нож еретика и бросилась в стойло Рыжика.
– Ну чего там? – спросил Аззанаил.
– Стоят, – ответил ему один из тех, что на стене. – Кабы стрелять не начали, – добавил он с опаской.
– Скифы… – пробормотал, как сплюнул, «праведный». Повернулся к тем, кто держал Пчёлку, оскалился:
– Заснули, грешники? Ну-ка взяли его да… – И, осекшись на полуслове, проворно нырнул под навес. А в следующий миг над головами палачей с визгом пропели стрелы и частой дробью ударили в стену дома. Палачи в испуге присели, выпустили Пчёлку, который был так слаб, что сразу повалился на землю.
Но не все стрелы ушли впустую. Из шести десятков богумилов, взобравшихся на стену, по крайней мере половина полетела вниз. А с дюжину уцелевших попрыгали вниз сами. Остальные не последовали их примеру только потому, что медленнее соображали. Но и эти бросились плашмя на дощатый помост: кто – скуля от страха, кто – бормоча свои богумильские молитвы. Оно, конечно, понятно, что сие скорбное тело есть сосуд грешный, Сатаниилов, однако ж свой это «сосуд», жалко, если его стрела продырявит. А тут еще дикие русы испустили разом такой ужасный вой, что из богумилов последние остатки храбрости выдуло. Из всех, кроме Аззанаила. Этого воем было не напугать. Зато он мигом сообразил: усадьба потеряна. И сразу выкинул из головы и недобитого Пчёлку, и оставшуюся на конюшне Людомилу. Не успела петля первого аркана захлестнуть острый зуб частокола, как хитрый «праведный» сообразил, что делать. Выдернул стрелу из тела убитого сподвижника, содрал маску, вымазал кровью лицо и одежду и быстренько прилег у самой стены. Вовремя. Только устроился, как сверху спрыгнул рус. Приземлился в шаге от Аззанаила, глянул мельком – и сразу бросился открывать ворота. А еще один рус остался наверху – с луком наготове. Прикрывал.
Мог бы и не прикрывать. Аззанаилово «воинство» металось по двору, как отара перепуганных овец.
Ворота распахнулись, русы хлынули внутрь, и началась резня. Занятие это для победителей столь увлекательно, что никто не заметил, как за спинами русов «ожил» притулившийся у стены «труп». «Ожил» и осторожно пополз к воротам…
Стрелы больше не летели. Снаружи доносились вопли, лязг железа, мокрый хруст разрубаемой плоти.