Миллиарды людей живут, отмеряя время по сиянию Кандесс. Отсюда просматривалось все пространство княжеств: он мог проследить изгиб необъятного пузыря много сотен миль в поперечнике, небо которого было испещрено бесчисленными городами и домами, сферическими озерами и дрейфующими фермами. Близлежащие были хорошо видны. Дальше они наслаивались друг на друга и расплывались в сплошную поверхность, чей изгиб стремился сойтись на дальней стороне Кандесс. Солнце солнц светило слишком ярко, чтобы позволить проследить взглядом весь изгиб, — но только не ночью! Тогда все было очень ясно: полая сфера, наполненная сверкающими звездами: огнями бесчисленных городов и миллионов окон, которые окружали пространство, в котором дремала Кандесс или — как говорили некоторые — бороздила воздух, как голодный ястреб.
Пузырь имел невидимую внутреннюю границу, потому что ничто не могло выдержать жар Кандесс вблизи нее. Города и леса держались на безопасном расстоянии. Облака растворялись, озера выкипали, если пересекали границу. Невидимую линию называли антропаузой, и только ночью суда-катафалки пересекали ее, чтобы доставить свой скорбный груз, или техно-сталкеры рыскали в поисках отходов нечеловеческой индустрии Кандесс. Их суда выглядели как крошечные огоньки света, пробирающиеся в черной необъятности сокровенных областей Кандесс; но здравомыслящие люди держались от нее подальше.
Впервые в жизни Джесс мог направиться куда угодно в этой дымке человечества. Пока он летел, он обращал внимание на всех людей, рассматривая их с позиции, с которой не рассматривал прежде; он примеривал на себя роль каждого человека. Встретился пекарь. Мог бы он стать таким же? Встретилось несколько солдат. Мог бы он пойти на войну? Он примерял на себя то или иное будущее и дегустировал его некоторое время, пока летел. Некоторые выглядели заманчивыми, хотя абсолютно недосягаемыми для нищего необразованного жонглера. Но никто не был больше вне досягаемости.
Когда он остановился в последнем городе перед антропаузой, чтобы дозаправиться, то оказалось, что здесь не принимают монеты, которые он получил на предыдущей заправке. Джесс обменял остатки соли, заметив, как раз когда делал обмен, что из соседних тенет за ним наблюдают несколько сутулых юнцов. Он попытался закрыть кристалл соли телом, но король заправки все равно выдал его с головой, присвистнув от восхищения.
— Откуда это у тебя?
Джесс попытался придумать правдоподобную историю, но никогда не был силен в этом виде искусства. Он завершил обмен, залил топливо, и направил джет в тень трехсотфутовой рощи, чтобы дождаться там темноты. Невероятно жарко было даже здесь. Мерцающий воздух обманчив для зрения, поэтому Джесс заметил подкрадывающуюся к нему банду юнцов, когда было уже слишком поздно.
Рука вокруг горла стала шокирующим сюрпризом — настолько, что рефлексы Джесса сработали автоматически, и он вместе с атакующим закрутился в воздухе перед изумленными глазами остальных. Джесс освободился от захвата при помощи собственного приема. Парень вытащил нож, но теперь, когда они оказались в свободном воздухе, нож не представлял проблемы. Джесс был акробатом.
В считанные секунды он крутанул парня ногой и отправил пинком в направлении друзей, которые выпрыгивали из зарослей один за другим. Пинок отбросил Джесса назад, и он развернулся вокруг подвернувшейся под руку ветки. Он нырнул мимо них, пока они барахтались в воздухе, приземлился в седло турбоджета и пнул стартер. Его след простыл прежде, чем они смогли перегруппироваться; остался только грубый жест на прощание.
Под враждебным светом Кандесс он остановился, чтобы посмотреть назад. Его сердце колотилось, он часто дышал, но чувствовал себя превосходно. Джесс рассмеялся и решил не откладывая продолжить свой путь, даже если было еще слишком рано. Он повернул джет и направил его прямо к солнцу солнц.
Очень скоро выяснилось, что он не может просто лететь туда. На максимальной скорости турбоджет доставил бы его к цели за два часа, но он сгорел бы дотла задолго до прибытия. Поэтому он бездельничал на холостом ходу, продвигаясь ровно настолько, чтобы отбить охоту у любого преследователя гнаться за ним.
Он оглянулся через двадцать минут и выругался. Не было ни облаков, ни сооружений любого типа между ним и антропаузой, так что маленькая точка была отчетливо видна. Он нажил по меньшей мере одного врага, это было ясно. Кто знает, сколько их висит на этом одиноком джете?
Он немного приоткрыл дроссель и прильнул к джету, прячась за ветровым стеклом от пылающего света. Через несколько минут он заметил понижение температуры, которое было спровоцировано самой Кандесс, — она начала гаснуть.
Свет краснел по мере того, как минута проходила за минутой. Гигантские фузионные машины солнца солнц затухали одна за другой: Кандесс состояла не из одного солнца, а из целого стада солнц. Каждое из них было достаточно мощным, чтобы освещать целую страну, а все вместе они формировали климат и картину воздушных потоков целого мира. Их свет согревал пространство на многие лиги вокруг, пока не становился невидим. Но влияние Кандесс простиралось до самой оболочки мира, где огромные айсберги раскалывались о расписанные морозом стены. Что-то невидимое, что нельзя было попробовать или почувствовать, распространялось отсюда вместе со светом и теплом: некое поле, которое взбалтывало потоки энергий и мысли любого устройства, более сложного чем часы. Турбоджет Джесса по сложности относился к классу машин, которые могли бы проникать в Виргу. Но поскольку враги мира целиком зависели от более сложных технологий, они не могли войти.
Это была защита, но у нее была цена. Джесс понимал, что знания, часть его законного наследства, не были ему вручены. Люди Вирги мало знали об устройстве мира и ничего — о том, как работала Кандесс. Они были абсолютно зависимы от устройства, созданного далекими предками, но которое большинство современных людей рассматривало как силу природы.
Свет покинул небо, но осталась жара. Потребуется несколько часов, чтобы она рассеялась, однако Джесс не мог ждать. Он высосал немного воды из винной фляги, привязанной к седлу, и подлетел к внутренней сфере Кандесс. Хотя последние из ее светил затухали красными угольками, Джесс по-прежнему различал все довольно хорошо в свете, доходящим от княжеств. Рассыпанное по пространству сияние плыло и дрожало в горячем мареве, отражаясь мерцающими бликами на хрустальном совершенстве солнца солнц. Джесс чувствовал их обжигающий жар на своем лице. Однажды он уже отважился пренебречь ревом мегажука; отважится пренебречь и этим.
Однако оставался вопрос, где в облаке из десятков солнц скрывается гнездо скального мотыля? Умирающий мотыль поведал Джессу, что оно находится здесь, и в этом был здравый смысл: где найти то самое место, из которого невозможно украсть ключ? Само собой, в том самом месте, в которое не проникнуть без этого ключа.
Такой ответ мог казаться простым, пока ты не видишь Кандесс. Джесс висел перед пространством, заполненным громадными хрустальными осколками мили длиной, которые роились вокруг самих солнц. Те были поменьше, увянувшие шары из металла и хрусталя, похожие на люстры. Вокруг них шевелились огромные машины, раскрывающиеся из-под зеркальных куполов, как цветы на рассвете.
Джесс пролетел несколько миль сквозь воздушное пространство солнца солнц. Потом пересек его еще раз. Он искал что-нибудь привычное для глаза — город-колесо для великанов или что-нибудь вроде блокпоста, — что-нибудь, что могло пережить жару. Он не увидел ничего кроме механизмов, а ночь неумолимо ползла к рассвету, который он не мог позволить себе наблюдать с этой точки неба.
Скальный мотыль, с которым Джесс разговаривал, был частично живой плотью, — по крайней мере он выглядел как похожая на кожу оболочка, покрывающая мышцы, а также корпус внутренних механизмов. Но какое живое существо могло бы выжить здесь? Даже если эти зеркальные металлические цветы защищали свои сердцевины от наихудшей из радиаций, они не могли не впустить тепло. Джесс ясно видел, как их внутренности дымились, когда они попадали в поле зрения.
Даже концы этих громадных алмазных обломков были едва холоднее расплавленного свинца. Здесь не могло существовать ничего биологического.