– Насчет воли, это, ваше высокоблагородие, мы понимаем! Свобода, значится. Либерте, эгалите, фратерните![10]
Фон Ливен захохотал. Долматов не успел заметить, как он взял с подноса яблоко, но увидев красный и румяный плод в руке барона, почувствовал внезапное напряжение всех нервов.
– Свобода! Либерте! Вы слышали, господа? Встань-ка сюда, Ефим, – в одну секунду барон сделался хмур и сосредоточен. – Подпоручик Репнин! Помнится, вы говорили, что я баловень судьбы?
Яблоко установилось на круглой, под ежик остриженной голове тульского мужичка. Фон Ливен вынул из кармана браунинг.
– Вот и поглядим, чьи будут козыри. Кому нынче свобода быть убитым, а кому – идти в Сибирь…
Репнин потерял дар речи. С мальчишеским испугом он смотрел, как барон прицеливается в яблоко на голове солдата. Соболевский уронил с носа пенсне, Михайленко сделал порывистый шаг вперед, но барон оскалился, процедил сквозь зубы: «Не мешать, не то промахнусь!»
Долматов оглянулся на Ефима. Тот все еще держал в руках поднос, на котором дрожали, позванивали хрустальные бокалы. Солдат Щепкин был не столько испуган, сколько изумлен невероятностью происходящего. Он быстро моргал глазами, глядя прямо в дуло нацеленного ему в голову браунинга.
Долматов видел, что Ливен пьян, что действовать нужно решительно. Он заступил за спину барона и, бросившись вперед, вздернул руку с браунингом вверх. Прозвучал выстрел, а за ним, как показалось Андрею, чей-то крик. За кустами сирени мелькнула женская фигура в белом платье.
Будь он человеком суеверным, решил бы, что это тень покойной матери явилась предупредить его. Но, верно, померещилось. Яблоко упало, покатилось. Ефим уже бежал вверх по дороге, сжав руками свою круглую голову.
– Не сметь! Вы мне ответите за это! – барон уставился в лицо Долматову бешеными, налитыми кровью глазами. Долматов чувствовал, что и сам готов вскипеть, но воспоминание о матери вернуло ему благоразумие.
– Вы пьяны, Ливен. Езжайте спать.
Фон Ливен скрипнул зубами, рванулся вперед, но тут уже опомнились Репнин, Соболевский, Михайленко. Поймав за локти, удержали адъютанта.
Господа, господа!
– Иван Карлович! Андрей Петрович… Прошу вас, ради бога! – чуть не со слезами умолял Алеша.
«Что ж, теперь дуэль», – мелькнуло в голове Долматова, и он удивился собственному спокойствию. Отвязал своего коня, поклонился кивком головы.
– Я к вашим услугам, барон.
Фон Ливен смерил его тяжелым взглядом. Долматов поднялся в седло. Конь, чувствуя шпоры, тут же пустился в галоп.
Княжна Вера бежала со всех ног в сторону дома. Ей хотелось скорее кинуться к мама́, с головой накрыться ее кашемировой шалью, прижать к щекам теплые, душистые мамины руки. Но что тут расскажешь? Как объяснишь, что она, Верочка, вовсе не хотела подглядывать за офицерами, которые играли в карты на берегу озера. Вот важность, офицеры, будто она их не видала? От них всегда противно пахнет табаком, сапоги у них большие, с железными гвоздями. На Рождество она сама видела, как один офицер, приглашенный на вечер, потихоньку пнул сапогом его величество Людвига Баварского, или попросту Людоеда, сибирского кота мама́. Что ему сделал бедный Людвиг? И что хорошего сестрица Ирина находит в этих офицерах?
Вот и сейчас они затеяли непонятную Верочке злую шутку. Барон фон Ливен, который в Петербурге приходил к ним в приемные дни, степенно пил чай, вел негромкие разговоры с сестрицей Ириной, – зачем он хотел стрелять в человека? Бедный этот лакей с подносом, у него было такое опрокинутое лицо! Это ведь даже не Людвиг Баварский, а живой настоящий солдат. Может быть, в деревне его ждет жена или невеста. Как хорошо, что тот, другой, незнакомый офицер помешал барону!
Вера недавно прочла «Детство» и «Отрочество» Толстого, и хотя многое из этих книг примеряла на себя, все же смогла понять, что мужчины, даже мальчики – существа загадочные, живущие одним самолюбием и первобытными инстинктами. Деревенские мальчишки вечно дрались друг с другом и били гимназистов, гимназисты сами затевали сражения до крови, с обидными прозвищами и долгой затаенной местью. Она думала – зачем мужчинам драться, спорить, стрелять друг в друга, когда на свете и без того столько опасных приключений? Можно наняться юнгой на корабль, по ехать в Африку или в Боливию, покорять индейцев. Можно отправиться на золотые прииски и вернуться домой через двадцать лет богатым и неузнанным, как Монте-Кристо.