– Война отвратительна! – По телу Мэри пробежала дрожь.
– О нет! – воскликнул Джеймс, преодолевая уныние. – Нет ничего прекраснее войны. Я никогда не забуду те редкие минуты, когда мы сходились с бурами врукопашную и боролись с ними один на один, как в давние времена. Ах, только ради этого стоит жить! Однажды, помню, как-то утром они сильно навалились на нас, и мы несли потери. Но наконец ворвались на их позиции и, клянусь Юпитером, задали им жару! Как же мы ненавидели их! Слышали бы вы, как ругались солдаты, убивая. Это так вдохновляло – мысли о том, что мы вновь берем верх над врагом. Клянусь Богом, петушиные бои не идут с этим ни в какое сравнение!
Щеки Джеймса раскраснелись, глаза сверкали, но он забыл, где находится, и голос отца донесся до него сквозь туман крови и шум боя:
– Я тоже сражался. – Полковник Парсонс говорил, глядя на сына, в глазах застыла тревога. – Я тоже сражался, но без злобы в сердце, без жажды мести. Надеюсь, я выполнял свой долг, но никогда не забывал, что мой враг – человеческое существо. Я никогда не испытывал радости, убивая, только боль и печаль. Война неизбежна, но она ужасна, ужасна! Лишь справедливый повод может оправдать войну, но потом все это надо искупать милосердием и прощением.
– Повод? Да каждый повод справедливый. Не припомню ни одной войны, в которой обе стороны не могли бы назвать справедливого повода, чтобы развязать ее. Если выслушать каждую из сторон, получится, что обе убеждены в справедливости своих действий.
– Не могут быть обе правы.
– Очень даже могут. Просто одна сторона говорит шесть, а вторая – полдюжины.
– То есть ты, военный, думаешь, что буры ведут справедливую войну? – рассердился полковник Клибборн.
Джеймс рассмеялся.
– Вы должны помнить, что в тех случаях, когда воюют любые страны, кроме Англии, наши симпатии на стороне стойких крестьян, защищающих свою независимость. Две самые мощные силы в мировых делах – сентиментальность и собственные интересы. Буров меньше, они более слабая страна, и их бьют. Естественно, мы должны симпатизировать им. По этой же причине мы симпатизировали французам после франко-прусской войны. Но если мы сражаемся сами, нам не до сантиментов. Для нас это вопрос жизни и смерти, и меня интересовало, скоро ли англичане откажутся от идеи честной игры и равных условий, раз уж резервы у нас есть. И наконец, здесь забыли, что один сражающийся англичанин равен десяти иностранцам, и настояли на том, чтобы послать как можно больше войск. Как я понимаю, правительство запаниковало.
Джеймс видел, что слушатели смотрят на него с удивлением, даже с испугом, и поспешил пояснить:
– Разумеется, я не виню их. Они правы в том, что посылают как можно больше солдат. Цель войны – не подвиги, а победа. Одно дело, когда силы равны, но десятикратный перевес, несомненно, лучше. Героизма меньше, зато больше благоразумия.
– Ты лишаешь войну благородства и рыцарства! – воскликнула Мэри. – Единственное оправдание войны в том, что она позволяет человеку проявить свои самые благородные черты – самопожертвование, бескорыстие, мужество.
– Но войне не нужны оправдания, – мягко улыбнулся Джеймс. – Многие люди говорят, что война бесчеловечна и абсурдна. Многие люди необычайно глупы. Думая, что без войны можно обойтись, они демонстрируют феноменальное невежество, не понимают, что такое развитие. Война в том или ином виде идет повсюду. Не только между водой и огнем, но и повсеместно во всей природе. Это условие существования всего созданного. Даже дикие цветы на лугу ведут войну и воюют подчас более безжалостно, чем человек, потому что их поражение равносильно гибели. Закон природы – приспособленный убивает неприспособленного. Бог – Господь сил. Хромой, слабый и слепой остаются позади, тогда как сильный человек радостно продолжает путь.
– Как ты жесток! – воскликнула Мэри. – Неужели в тебе нет жалости, Джеймс?
– Не знаю, у меня сложилось впечатление, что в мире слишком много жалости. Люди теряют самообладание. Реальность шокирует их, и они праздно живут, довольствуясь ложными идеалами. Сентиментальные люди, трусы и безумцы сломили дух человечества. Теперь во время сражения генерал боится нанести удар, опасаясь, что погибнут его люди. Но иногда имеет смысл терять людей. Становясь солдатами, мы знаем, что перестаем быть человеческими существами, превращаясь в инструменты для выполнения определенной работы. Мы знаем: иногда, чтобы осуществить замысел генерала, нам суждено умереть. Нет у меня доверия к командиру, у которого доброе сердце. Сострадание подтачивает разум, а результатом, и слишком часто, становится беда.