– Мы не можем вернуть ее в филактерию, – уныло призналась Чарри.
– Вы это сделаете, – объявила Ивоннель и начала бормотать что-то вполголоса.
– Но, госпожа Бэнр, это невозможно! – воскликнула одна из младших жриц, почти ребенок, как раз в тот момент, когда Ивоннель закончила свое заклинание.
Ивоннель вытянула руку в сторону молодой девушки; луч магической энергии ударил жертву, и она пронзительно вскрикнула.
А затем раздалось кваканье – там, где только что стояла девушка, сидела большая лягушка, растерянно озиравшаяся по сторонам.
– Ты сделаешь в точности так, как я прикажу, – угрожающим тоном обратилась Ивоннель к Чарри, затем обернулась, дав понять, что это предупреждение относится также к Дендериде и прочим. – Если ты неверно произнесешь хоть одно слово или один слог, ошибешься в интонации, я уничтожу тебя, а заодно и весь Дом Ханцрин. – Она снова взглянула в лицо Чарри: – Мы договорились?
Женщина сглотнула ком в горле, но промолчала, и Ивоннель, отойдя, наступила на лягушку каблуком; от несчастной осталась лишь лепешка на каменном полу.
– Вы сомневаетесь в моих словах? – обратилась она к разинувшим рты жрицам Ханцрин. – Может быть, ты хочешь вызвать прислужницу Ллос, жрица Чарри, и попросить ее помощи в воскрешении своей молодой подчиненной?
– Ее судьба мне совершенно безразлична, – неубедительным тоном ответила Чарри.
– А может быть, ты боишься? – продолжала Ивоннель. – Потому что, если ты позовешь и Ллос не ответит на твой призыв, ты поймешь, что тебе пришел конец.
У Чарри Ханцрин сделался такой вид, словно она готова замертво упасть на пол.
– Тебе повезло, потому что я придумала, как исправить твои ошибки, – заявила Ивоннель. – И если ты выполнишь мои указания – все, в точности, – тогда ты обретешь силу для воскрешения своей… подруги и вернешь милость Ллос. Можешь быть спокойна: то, что вы сделали, останется секретом для Верховной Матери и Правящего Совета. А также для всех тех, кто мог бы не одобрить идею транспортировки королевы суккубов на поверхность без разрешения руководства.
Она зловеще понизила голос и снова спросила:
– Так мы договорились?
Чарри Ханцрин кивнула.
– Все в точности, до последнего слога, все интонации, – снова предупредила Ивоннель.
Глава 25
Неравная схватка
Шум и брань привели Дзирта и Энтрери к скалистому утесу, который нависал над плоским камнем; камень образовывал «крыльцо», площадку перед зиявшим внизу входом в большую пещеру. Рядом с камнем сидели и стояли дворфы и гиганты, которые очень сильно походили друг на друга, несмотря на очевидную разницу в росте; они ворчали, плевались и играли в кости. Разыгрывали вещи, снятые с тел двух гигантов, валявшихся неподалеку в грязи. Эти полуобнаженные трупы лежали так по меньшей мере два дня, и, судя по всему, ночью они послужили пищей для волков: рядом были разбросаны отгрызенные конечности и внутренности.
Энтрери прикоснулся к плечу Дзирта, затем указал на более высокую гряду над входом в пещеру. Там торчало несколько гигантов: они показывали пальцами на игравших и хохотали.
– Думаешь, пещера слишком хорошо охраняется? – прошептал Дзирт. – Может, есть какой-то боковой вход.
Энтрери нахмурился и покачал головой.
– Помнишь тех дергаров? – коварно спросил он.
Дзирт кивнул и улыбнулся; редко ему приходилось испытывать такое возбуждение перед неизбежной битвой. Мысли его были ясны, воля сильна, решимость тверда и непреклонна, а кроме того, рядом с ним был Артемис Энтрери.
– Двигаемся как можно быстрее в пещеру, чтобы они не смогли забросать нас сверху камнями, – предложил ассасин.
– Они спустятся вниз, и, если у них есть сообщники в пещере, мы окажемся в ловушке, не сможем выбраться, – предупредил Дзирт.
– Сможем, – возразил Энтрери, вытаскивая клинки из ножен. – Только это займет немного больше времени.
Очередной кивок, очередная ухмылка, и Дзирт решил, что настало время призвать могучего союзника. Он вытащил из кошеля, висевшего на поясе, фигурку из оникса и шепотом произнес имя Гвенвивар.
Она ничего не видела сквозь серый туман, который не желал рассеиваться.
– Это смерть? – спросила несчастная Консеттина Делказио, наверное, в сотый раз с той минуты, когда душа ее покинула тело и очутилась в этой странной тюрьме, или на том свете, или в каком-то еще незнакомом месте.