Дальше Ли следил за отцом уже с гораздо большим интересом. Под ромашкой появилось изображение мужчины, женщины и ребенка (мальчик решил, что папа нарисовал себя, маму и его самого – Ли). Все фигурки Тао соединил с цветочком стрелками, назначение которых было совершенно непонятно. Но это и не особо волновало мальчика – он едва успевал следить за быстрыми движениями карандаша. Тогда он и подумать не мог о том, что отец только что сделал самое великое свое открытие. Ли так увлекся, что, когда отец дописал последний иероглиф, откинулся стене купе и снял очки, маленький наблюдатель разочарованно захлопал глазами. Тао закрыл блокнот и улыбнулся сыну радостно и устало…».
…Измученное тело Ли свела очередная судорога. Они накатывали часто, но все равно каждый раз начинались совершенно неожиданно, и юноша не успевал расслабиться или хотя бы морально подготовиться к очередному приступу боли. Казалось, что в пыточной Ману было даже легче – там Ли хотя бы знал, что произойдет в следующую минуту.
Ли стонал и корчился, пока приступ не прошел. После этого он позволил себе минуту отдышаться и снова попробовал подползти к ручью. На этот раз это удалось – после судороги все нервные окончания будто бы окаменели, и боль почти не ощущалась.
Загребая руками хвою и почву, Ли подполз к воде и уронил голову прямо в русло ручья. Прохладная вода принесла моментальное облегчение, омывая разгоряченную кожу. Разведчик стал жадно глотать живительную влагу, а перед глазами снова вставали картинки из бесконечно далекого прошлого…
«…Когда отец вышел из купе, Ли схватил его очки и водрузил себе на нос. Ему очень хотелось во всем походить на любимого папу, но эффект оказался ужасным – перед глазами все расплылось, а в голове возникло какое-то неприятное напряжение. Поморщившись, мальчик быстро снял очки и положил на место.
Но отцовский блокнот уж наверняка не таил в себе никаких сюрпризов. Ли решительно раскрыл его на той странице, которая была заложена отцовским карандашом. Странный рисунок с цветочками снова привлек внимание мальчика, но совсем ненадолго. Вооружившись карандашом, Ли старательно послюнявил грифель, перевернул страницу, и с обратной стороны стал рисовать свой вариант счастливой семьи: маму, папу, а посередине себя самого. Родители держали его за руки и улыбались. Но на последней улыбке Ли перестарался – он слишком сильно надавил на карандаш, и бумага под ним порвалась.
Мальчик испуганно взглянул на дверь купе – если сейчас вернется отец, наказания не избежать. И чтобы скрыть «следы преступления», он аккуратно вырвал лист со своим рисунком и сунул его в карман…».
…Очнувшийся от воспоминаний, измученный Ли сидел под деревом и устало смотрел в небо. Он сильно исхудал и сейчас больше напоминал собственную тень. Щеки ввалились, скулы стали резкими и острыми, глаза, обведенные черными кругами, исчертили красные линии воспаленных сосудов.
Ветер принес отдаленный раскат грома, сероватую гладь неба быстро затягивали тучи, а в воздухе запахло озоном. Все тело разведчика болело и ныло, любое движение еще отдавалось болью. Но дикое желание жить придавало ему сил, заставляло идти дальше. Он должен добраться до своих! Он должен остановить Накаяму! Он должен увидеть Митяя и Лань Шинь!
Ли неуклюже поднялся на ослабевших ногах и сделал пару шагов. Его качало.
Побродив недолго между деревьями, разведчик нашел достаточно крепкую суковатую палку. Он с усилием поднял ее с земли, отряхнул от налипшего мусора и, постояв минуту, чтобы накопить сил, отправился в путь…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
…Ли остановился, боясь поверить в то, что наконец-то добрался до знакомых мест. Он только успел посмотреть по сторонам, как из-за ближайших кустов тихо выступило три человека – партизанский дозор. Значит, лагерь уже совсем близко.
Один из дозорных сделал шаг вперед и засек Ли. Перед ним стоял невероятно худой человек с грязными босыми ногами, тяжело опирающийся на посох из толстой ветки. Одет путник был в изодранные лохмотья, а сквозь куцую мешанину тряпок можно было увидеть кожу, покрытую подсыхающими язвами, рубцами и кровоподтеками.
– Стой! – скомандовал партизан. – Ты кто?
– Лейтенант Вэй Ли, – то ли прохрипел, то ли прошептал человек. Ему вдруг стало так легко при виде своих, что он готов был разрыдаться.