К полудню потери бриттов уже были огромными, но боевая линия Паулина выдержала все нападения. Через час Валерий почувствовал ослабление решимости варваров. Это не было чем-то материальным; давление на передние ряды было таким же безжалостным, как и прежде. Но час за часом толкания в спины своих товарищей без видимой цели погасили огонь в сердцах тех, кто был в центре и в тылу. Паулин тоже это заметил и поднял голову, как гончая, напавшая на след. Он осмотрел поле боя и увидел, что его враг замер, задние ряды были вялыми и нейтрализованными. Он понял, что это был тот момент, когда от него зависело выиграют они или проиграют битву. Если он не будет действовать, то наверняка потерпит поражение. Его люди могли орудовать мечом и держать щит только до поры до времени. Сила легионера была конечной, как и у всех людей. Альтернативой была авантюра, но авантюра, на которую он должен был пойти.
— Труби «Построиться клином», — приказал он. Корницен, стоявший за его плечом поднес рог к губам, и по всей линии разнесся характерный зов.
Быстрыми, организованными движениями центурии первых двух линий превратились в разрушительные боевые порядки и бросились навстречу кельтской атаке. Клинья прорезали ряды повстанцев огромными полосами, а за ними шли римские резервы, все еще выстроившиеся в дисциплинированном строю, их щиты сбивали любого, кто ускользал между наконечниками стрел.
— Пошлите кавалерию, — приказал Паулин, и вспомогательная кавалерия врезалась во фланги бриттов, усугубив резню.
Валерий затаил дыхание. Настало время для Боудикки отвести свои силы и спасти то, что она могла. Только двадцать тысяч или около того участвовали в настоящем бою; остальные были зрителями. Если она уйдет, Паулину придется снова драться с ней завтра и послезавтра. Но сделать это было не в ее силах. Тысячи нагруженных добычей воловьих повозок и колесницы обоза мятежников действовали как плотина, на которую римляне оттеснили огромный бурлящий поток сторонников Боудикки. Если падал один человек, то вместе с ним падали и десять, и все оказывались раздавленными под ногами своих товарищей, которые метались и кружились, ища, куда бы бежать или с кем сразиться. Паулин отвернул лошадь.
— Не жалейте никого, — сказал он.
Боудикка смотрела, как римские клинья врезаются в ее ошеломленные силы, ударные волны их приближающейся решимости сокрушали даже тыл, где она стояла у своей колесницы с Банной и Росмертой, беспомощная, чтобы изменить ход битвы, которую она хотела провести в другой день, в другом месте. В этот момент она осознала свое поражение. Андраста бросила ее.
Она повернулась к двум девушкам, и они были удивлены, увидев ее мокрые от слез глаза; это был первый раз, когда она плакала с тех пор, как римляне пришли в Венту. Ни одна из них не разделяла ее пугающей жажды мести, но они никогда не покидали ее. Теперь они приготовились разделить ее судьбу.