Пот выступил у самой линии роста волос Креспо: крошечные, почти невидимые капельки влаги среди неопрятной темной щетины, оставленной ему цирюльником подразделения. Валерий завороженно наблюдал, как они медленно увеличивались в размерах, пока две или три не соединились и не образовали прозрачную каплю, которая мягко стекла по покатому лбу центуриона, пока не достигла места, где сливалась с его носом. И остановилась. Он почувствовал разочарование. Капля казалась предзнаменованием. Если бы она продолжила свой путь и скатилась бы с лезвия топора к острию, он был уверен, что это предвещало бы победу. Теперь он не был так уверен. Тем не менее, это был знак чего-то. Было ли ослабевание когтей, ощущением, что противоборствующая сила, хотя она казалась такой же безжалостной, как всегда, прошла свой пик? Или Креспо заманил его в ловушку? Позволил ему думать, что он выиграл, а затем произвел прилив энергии, который он держал в резерве на тот момент, когда он слегка выведет его из равновесия? Нет, подожди. Терпение.
— Трибун?
Валерий узнал голос, но постарался, чтобы он не мешал ему сосредоточиться.
— Трибун Верренс? — Тон был немного более официальным, чем подобает человеку с двойной оплатой, обращающемуся к римскому офицеру, но, когда человек с двойной оплатой был писарем командира Двадцатого, казалось разумным игнорировать потенциальное оскорбление.
— Достаточно, красавчик? — Губы Креспо едва шевелились, когда он прошипел слова сквозь стиснутые зубы. Сильный сицилийский акцент резал уши Валерия не меньше, чем оскорбление.
— Что такое, солдат? — Валерий обратился к человеку позади него, но не сводил глаз с Креспо, и его голос был ровным. Соединенные кулаки оставались неподвижными, как будто они были высечены в скале.
— Вы должны сопровождать легата, господин. — Объявление вызвало разочарованные стоны дюжины легионеров, столпившихся вокруг пня. Валерий мог бы стонать вместе с ними. Он чувствовал, что состязание нужно выиграть. Но не стоит заставлять легата ждать.
Что создавало проблему: как выпутаться, не давая Креспо повода для кукареканий? Он знал, что в тот момент, когда он расслабится, центурион опрокинет его руку и объявит о своей победе. Мелочь, незначительное поражение, которое человек может легко перенести и которое не будет стоить ничего, кроме небольшого уязвленного самолюбия. Но он не был готов доставить Креспо даже такое удовлетворение. Он задумался на несколько секунд, позволив Креспо предвосхитить момент своего триумфа, затем, сохраняя хватку, плавно поднялся на ноги, увлекая за собой озадаченного центуриона. Креспо подавил проклятие и уставился на Валерия, пока молодой трибун левой рукой развязывал ткань, стягивающую их запястья. — Будет еще раз. Не сомневайся.
Валерий рассмеялся. — У тебя был шанс, центурион, а у меня есть дела поважнее. Протискиваясь сквозь ухмыляющуюся толпу легионеров, не занятых дежурством, по пятам за посланником легата, он услышал, как Креспо пренебрежительно хвастался перед своими приспешниками, ветеранами, которых он сохранил верными, раздавая легкие обязанности: — Слишком мягкий. Они все одинаковые, эти богатые мальчишки, играющие в солдатиков.
Валерию потребовалось двадцать минут, чтобы смыть пот со своего тела и надеть доспех поверх туники и наручей, длинных штанов, которые легионы приняли после первой зимы в Британии. Сначала темно-красная верхняя туника, затем пояс вокруг талии с птеригами – декоративными кожаными ремешками с заклепками, которые должны были защищать его пах, но на самом деле не остановили бы и гусиное перо, не говоря уже о копье. Поверх туники его ординарец помог ему надеть лорику сегментату, пластинчатый доспех, который покрывал его плечи, грудь и спину и мог остановить копье, но при этом был достаточно легкий, чтобы он мог двигаться быстро и свободно сражаться. Гладий с коротким лезвием висел в ножнах на его левом бедре, удобно упираясь в него, готовый быть вынутым с этим музыкальным шипением, которое всегда заставляло волосы вставать дыбом на его затылке. Наконец, тяжелый полированный шлем с защитой шеи и нащечниками, увенчанный жестким гребнем из алого конского волоса. Он знал, что испытывает терпение легата, но Марк Ливий Друз был полководцем по образцу великого Гая Мария, и все неуместное будет замечено и запомнено.