Раньше стены гостиной были сплошь увешаны старыми фотографиями – Сергей Васильевич Громов не хотел расставаться с друзьями юности, коллегами, членами своей семьи: фотографии были разбросаны по стенам, как бисер по полу. Оксана и тут навела порядок: почти все старые фото были сняты, им на замену было повешено несколько совместных портретов Александра и Оксаны. По обе стороны от плазмы появились две картины, за которые Оксана заплатила большие деньги. Александр, конечно, похвалил выбор, но сделал это скорее, чтобы угодить Оксане, чем потому, что они ему действительно понравились. Строго говоря, он даже не мог определить, что же на них было изображено. Потом на лоджии и на подоконниках стали появляться цветы в стильных горшках. После того, как Громов расстался с Оксаной, завяли и цветы. Так что пришлось их выбросить.
Длинный коридор вёл в три комнаты. Отцовский кабинет – большая комната с персидским ковром на полу, строгим тёмно-коричневым столом перед окном, откуда открывался вид на Москву: вдалеке, прямо впереди и по обеим сторонам, виднелись три сталинские высотки. На столе лежало стекло, под ним – чёрно-белые фотографии. Некоторые из них были знакомы Александру с самого детства. Отец много работал и редко видел сына. Поэтому мама часто показывала папу на фото: вот он среди других молодых офицеров Государственного Разведывательного Управления; вот они же, но уже в шортах перед мангалом; вот отец уже в солидном возрасте – в очках в чёрной массивной оправе и с причёской точь-в-точь такой, какую сейчас носил Александр. Ещё на одной фотографии – чуть пожелтевшей от времени – двое в пальто. Один из них – его отец: на заднем плане вывеска с надписью на немецком языке, в нижнем углу виднеется полукруг выцветшей красной печати с номерами из какого-то рассекреченного архива. Был и дедушка Василий, в офицерской форме на помятой карточке с подписью чернилами: «1918 год». Справа – две маленькие фотографии каких-то женщин, одна старше, другая – моложе. Видимо, тоже из архивов, с печатями. Девушки смотрели прямо в камеру: в глазах одной была заметна тень страха, другой – волнение и грусть. Кто они, Александр не знал, он никогда не спрашивал отца, а тот не рассказывал. Была и фотография матери Александра: молодая и красивая, она сидела на дачной веранде за книжкой. В момент съёмки она подняла глаза в камеру и широко, по-доброму, улыбнулась. Александр хорошо помнил эту улыбку. Грусть наполняла его сердце при каждом воспоминании о ней. Чуть выше – уже цветная фотография Сергея Васильевича, видимо, одна из последних. Он тоже на даче, в кресле-качалке; уже седой и сильно постаревший, но в хорошем настроении и с сияющими глазами. Здесь же была и любимая фотография Александра. На ней его молодой отец стоял рядом с белым купе «шевроле импала» пятьдесят восьмого года выпуска. Помнил он и историю этого фото: однажды Сергей увидел этот автомобиль, прогуливаясь по тогда ещё незастроенному Арбату. Он долго рассматривал его, а потом специально съездил домой за камерой, чтобы сфотографироваться на фоне этого красавца. Александру тоже нравились непривычные футуристические формы автомобиля, широкий хромированный бампер и круглые фары, придававшие ему вид инопланетного космического корабля.
У стен кабинета стояли массивные книжные шкафы. Они высокомерно смотрели сверху вниз на каждого подходившего к их стеклянным дверцам. В них, кроме множества старых чёрно-белых фотографий, хранились такие же старые немецкие словари, путеводители по разным странам, атласы Европы, России и уже несуществующего Советского Союза, энциклопедии по огнестрельному оружию, военному транспорту и другая подобная литература. После смерти отца дверцы этого шкафа открывались чрезвычайно редко и лишь для того, чтобы вытереть пыль на полках, которой, впрочем, почти не скапливалось. Место на другой стене занимала большая карта ещё советских времён, на ней были хорошо видны пометки, сделанные красным карандашом.
Вторая комната была комнатой Александра. Но Оксана, когда переделывала квартиру, обустроила в ней спальню: поставила широкую кровать, огромные платяные шкафы. На полочке современного трюмо всё ещё стоял её профессионально выполненный портрет. На её прямых чёрных волосах, собранных в хвост, играл свет, круглое личико с прямым носом освещала лёгкая улыбка, призывно смотрели большие круглые глаза с длинными ресницами. Этот взгляд поднимал настроение многим мужчинам и, конечно, Александру. Какие мысли появлялись в голове Громова и какие чувства – в его сердце, когда он проводил взглядом по этому портрету, не знал никто. Как никто, даже самые близкие друзья, не знал, часто ли он о ней вспоминал и вспоминал ли вообще. Большая кровать, раньше всегда опрятно застеленная, с уходом Оксаны не застилалась вообще, а бельё на ней менялось крайне редко. Квартира редко проветривалась, и тяжелый воздух, смешанный с устоявшимся запахом перегара, ударял в ноздри редких гостей.