В общем, жизнь в здании Комитета по Надзору за Органами Порядка и Безопасности никогда не была спокойной, и текла своим извилистым чередом.
Несмотря на наличие нескольких служебных лифтов, в то утро Громов решил подняться пешком.
На шестом этаже располагались четыре кабинета – просторных, с высокими окнами, диванами, коврами и длинными столами для переговоров. Их двери выходили в просторный холл. В отличие от холлов на втором и третьем этажах, посетителей здесь не было, даже прочие сотрудники Комитета поднимались сюда крайне редко.
Напротив глухой жёлтой стены этого просторного ярко освещённого холла стоял мужчина в чёрном костюме и громким, отдающимся звонким эхом басом, командовал двумя молодыми парнями, которые стояли на стремянках и держали большой, в две трети человеческого роста, портрет Пахана в тяжёлой золотой раме.
Громов, даже не пытаясь понять, чем Начальник так возмущён, не спеша подошёл к нему и пожал большую волосатую руку. Начальник – высокий немолодой мужчина, ему несколько лет как перевалило за шестьдесят. Его щёки свисали от глаз и тянули за собой веки, делая лицо похожим на морду бассет-хаунда. Над глазами нависали неухоженные брови, чёрные на концах и седые у корней. Над бровями – высокий лоб с несколькими поперечными морщинами, а на голове – копна белых мелко-кудрявых волос. Каждый раз, когда Начальник открывал рот, сложно было не заметить его жёлтые зубы. Он стоял ровно, держа руки в карманах брюк; его живот, как густая масса, сдерживаемая белой рубашкой, чтобы не вытечь на пол, свисал через ремень.
– Что у вас тут за тревога? – Спросил Громов.
– Да вот, – Начальник кивнул на картину, – Пахана вешаем. Ну, давайте-давайте, – прогремел его бас на весь холл.
– Хорошо, оттуда всем видно. Там ему самое и место, – сказал Громов, – правда, может только чуть левее.
– Саша, да куда тут левее, – возмутился Начальник, – мы уже полчаса пытаемся его повесить.
– Тяжёлый он очень, – проскулил один из парней, пытаясь чуть выше приподнять тяжёлую раму.
– Это не он тяжёлый, это ты слабый, – рявкнул Начальник на молодого парня.
Пахан с портрета смотрел на всех вниз с отеческой добротой, тёплым, почти ласковым взглядом. Его тонкие губы были чуть растянуты в едва заметной улыбке. Лицо с молодой, гладкой, здоровой кожей вызывало почти нежные чувства. Гладковыбритые щёки на круглом лице говорили о здоровом образе жизни. Неюный возраст выдавали лишь большие залысины, искусно скрытые, впрочем, короткой стрижкой прямых жёлто-седых волос. На плечах – привычный чёрный пиджак и белая сорочка с красным галстуком. На заднем фоне – всеми гражданами страны горячо любимый триколор.
– Ладно, вы тут вешайте, у меня дел полно, – сказал Громов.
– В час у меня, помнишь? – Спросил Начальник.
– Помню, – ответил Громов и прошёл через холл в свой кабинет.
По дороге с ним поздоровались насколько пробегавших мимо сотрудников, почти ни на кого из них Громов даже не обратил внимания, только одному лениво кивнул.
Обменявшись со своей секретаршей Марией парой слов, Громов вошёл в кабинет. Он снял серое пальто, повесил его в шкаф и, пройдя мимо стола для совещаний, сел за рабочий стол. Перед Громовым лежала коричневая папка с документами по делу, требовавшему разрешения в самое ближайшее время, и которым, как он был уверен, Начальник будет интересоваться в час дня. Дело это было связано с ДТП, случившимся около месяца назад в Калининграде.
Примерно за час до полуночи на улице, названной в честь видного революционера и советского партийно-политического деятеля, большой белый джип «лексус», разогнавшись до скорости больше ста километров, вылетел на тротуар и сбил троих девушек.
Громов раскрыл папку и прочитал первое попавшееся ему на глаза предложение. Он, кажется, уже помнил наизусть весь доклад, не раз перечитывая его. Всё те же сочетания слов, часто встречаемые в других делах, и которые ему наверняка придётся увидеть ещё не раз: «водитель автомобиля, находившийся в состоянии алкогольного опьянения», «неверно выбрал скоростной режим», «не справился с управлением», «вылетел на тротуар», «три пешехода».
Сорокалетний Фёдор Сергеевич Тварин, выпив больше полулитра водки в одну харю в будний день, залез в свой новый белый внедорожник «лексус». Двигатель в пять и семь десятых литра радостно заурчал и понёс автомобиль навстречу трагедии – смерти двух невинных девушек и долгому лечению в больнице третьей. После аварии Федя вылез из машины и, в пьяном угаре, бросился бежать. Не будь рядом свидетелей, которые услышали громкий звук удара машины о какое-то препятствие, Федя так бы и бежал, куда несли его пьяные кривые ноги, пока не вымотался и не упал бы под каким-нибудь кустом, где во сне и провёл бы всю ночь. Но очевидцы трагедии Федю поймали и приволокли к остаткам «лексуса», где и передали в руки полицейских.