Он вспоминал ее с улыбкой. Вечно молодая и с легким озорным безумием в глазах, она была куда лучше своей младшей, спившейся от неудовлетворения, сестры. И, вероятно, любила Шеннона куда больше: перед сном пусть и не читала ему, но слушала внимательно, от любых невзгод закрывала грудью и позволяла вечно печальному юнцу быть собой.
Он поспешил в душ. Капли воды безболезненно прикасались к его коже — они ни о чем не мечтали.
Шрамы на спине зудели даже после десятка лет, пуская по распаренной коже мурашки, — мать не скупилась на рукоприкладство, и, пусть ремни она никогда не носила, один, широкий, с металлической пряжкой, покоился в ее шкафу. Всегда под рукой, всегда готовый опуститься на спину ребенка, который слишком много выдумывал.
Шеннон поморщился и выключил воду, отдернув шторку ванной, — на мгновение показалось, что мать стоит за ней, осуждающе смотрит из-под опухших век и так же несвязно бормочет свое любимое «глупый, вечно фантазирующий мальчишка».
Он, как и все дети, страдающие от алкоголизма родителей, помнил двух мам: ласковую, заливисто смеющуюся, улыбающуюся одними глазами и злую, заспанную, вопящую нечеловеческим голосом. Ангела и Демона. Одержимую и свободную от оков. Свою и чужую.
А рядом с ней там же, за шторкой стояла Катарин. Катарин, которая по-доброму ухмылялась и протягивала листок бумаги с ручкой.
«Пиши, — говорила она уверенно. — И сразу станет легче».
И он писал. Писал до тех пор, пока не стало совсем невыносимо.
Экран смартфона засветился, противно запищал будильник. Шеннон вздрогнул и выбрался из ванны, скользя пятками по кафельной плитке, шипя сквозь зубы и в десятый раз за последний месяц обещая себе купить коврик для ног.
«Написать отчет».
Будильник продолжал пищать, а парень играл с ним в гляделки, борясь с желанием заорать ему в ответ.
— Напишу, — пообещал он себе и противной мелодии, тыча пальцем в круглую кнопку сброса на экране. — Вот увидишь, напишу.
Шеннон, конечно, знал, что если и напишет, то нескоро.
Слов у него больше не было — прошло то время, когда пальцы резво бегали по клавиатуре, вдохновленные собственной болью и тяжестью бесполезного, болезненного проклятья и возможности видеть чужие мечты.
В ящике старого кухонного стола до сих пор лежал единственный быстро напечатанный лист.
«Да, я уже не мечтаю, как прежде…
Об этом мне подумалось, когда я в пять утра, вместо того чтобы нежиться в кровати, подливал в горячий чай коньяк, подаренный давно позабытым, совсем неважным человеком. Для меня за шестнадцать лет почти каждый человек стал неважным.
Да, я уже не стучу по клавиатуре ноутбука так резво, как стучал когда-то, пытаясь успеть за летящей мыслью.
Клавиатура покрылась пылью. Листки бумаги пожелтели от времени. Миры развалились на большие кривые осколки, похоронив под собой мечтателя, которым я всегда желал оставаться.
Я проиграл эту партию. Новой попытки вернуться к письму и хоть на время забыть о боли уже не будет…
Да, я стал тем, кем всегда боялся. Обывателем. Неудачником, который не может написать ничего толкового.
А мечты… Что ж, с ними у меня всегда были напряженные отношения…»
Шеннон зажмурился, вспомнив ночи без сна и восходящее солнце, которому он приветливо кивал, допивая третью чашку остывшего кофе, пока в гитарных аккордах и тихих голосах из динамика тонули короткие щелчки клавиш ноутбука.
Он вспоминал, как непринужденно писал и только в этом был счастлив. Писательство давало ему выход.
Теперь выход закрылся. Запасного не было.
Глава 2
— Если еще хоть раз увижу твои похотливые мечты, скину тебя с моста за холмом, — процедил сквозь зубы парень, когда рыжеволосая бестия мужского пола бросился к нему с объятиями. Облако мечты Камерона — такое же, как у всех, кто мечтать еще умел, и доступное только взгляду Шеннона Паркса, — обволокло его, а знакомые образы его грез замелькали перед глазами.
Он знал их наизусть, успел выучить за годы, привык к их стремительному бегу под веками.
— Везет тебе — твои похотливые мечты не доведется увидеть никому, — хитро подмигнул Камерон, подталкивая Шеннона к машине. Пурпурное свечение мечты вокруг его силуэта дрогнуло. — Прыгай, а то я опаздываю. Полетим со скоростью света.