Солдаты держались. Эленд ими гордился. Всем, кто пожелал, он предоставил возможность вернуться в Лютадель и не встречаться с туманом. В столице тоже требовались войска, и императору не хотелось отправляться в поход с людьми, которые боялись тумана. Почти никто не ушел. Оставшиеся — подавляющее большинство — в полном вооружении выстроились рядами, не дожидаясь приказа. Будто собрались на битву, и в каком-то смысле так оно и было на самом деле.
Они доверяли своему императору. Знали, что туман приближается к Лютадели, и понимали, насколько важно захватить все города, в которых располагались хранилища. Верили, что император способен сделать то, что спасет их семьи.
Доверие прибавляло уверенности. Эленд осадил своего жеребца и остановился возле одного из отрядов. Зажег пьютер, который придал силу телу, в том числе и легким; затем воспламенил эмоции людей, делая их смелее.
— Будьте сильными!
Лица обратились к императору, и бряцание оружия стихло. Собственный голос показался Эленду слишком громким, и он чуть пригасил олово.
— Туман сразит кого-то из нас. Однако большинство не пострадает, а часть из тех, кто заболеет, исцелится! После этого никому уже не придется снова бояться тумана. А наши враги не застигнут нас врасплох прямо в палатках, если нападут на рассвете. Мы не сможем добраться до Фадрекса, если не сделаем себя неуязвимыми!
Император тронул поводья и медленно двинулся вдоль строя:
— Я не знаю, почему туман убивает. Но я верю в Выжившего! Он называл себя Владыкой тумана. Если кто-то из нас умрет, то такова его воля. Будьте сильными!
Судя по всему, речь возымела эффект. Солдаты теперь держались прямее, смелее смотрели на запад, где вскоре должно было исчезнуть из вида солнце.
— Они сильны, мой господин, — негромко произнес Дему, подъезжая к Эленду. — Вы хорошо говорили.
Эленд кивнул.
— Мой господин… — Дему замялся. — Вы и в самом деле думаете так о Выжившем?
— Конечно.
— Прошу прощения, мой господин, — смущенно продолжал Дему. — Я не сомневаюсь в вашей вере, просто… не стоит изображать то, чего вы на самом деле не чувствуете.
— Я дал слово, Дему. — Эленд бросил хмурый взгляд на покрытого шрамами генерала. — Я делаю то, что обещал.
— Верю, мой господин. Вы человек чести.
— Но?
Дему помедлил:
— Но… если вы на самом деле не верите в Выжившего, думаю, он бы не хотел, чтобы вы говорили от его имени.
Эленд уже открыл рот, чтобы упрекнуть Дему в нехватке уважения, но остановился. Этот человек говорил с ним от всего сердца, честно. За такое не наказывают.
Кроме того, он был в чем-то прав.
— Не знаю, во что я верю, Дему. — Эленд перевел взгляд на солдат. — Уж точно не во Вседержителя. Религии Сэйзеда мертвы уже много веков, и даже сам он о них больше не говорит. Кажется, кроме Церкви Выжившего, других вариантов нет.
— Со всем возможным уважением, мой господин, но это не самый удачный способ определить свое вероисповедание.
— У меня проблемы с верой в последнее время, Дему, — признался Эленд, наблюдая за падающими хлопьями пепла. — Моего последнего бога убила женщина, на которой я в конце концов женился. Женщина, которую вы считаете своей религиозной фигурой, но которая отвергает вашу преданность.
Генерал лишь кивнул.
— Я не отрицаю твоего бога, Дему. И не сомневаюсь: верить в Кельсера лучше, чем во что-то другое. А учитывая, что ожидает нас в ближайшие месяцы, уж лучше бы поверил, будто кто-то — кто угодно — нам помогает свыше.
Несколько минут оба молчали.
— Я знаю, Наследница не желает, чтобы мы поклонялись Выжившему, мой господин, — сказал наконец Дему. — Она его знала, как и я. Чего она не понимает, так это, что Выживший стал кем-то намного большим, чем просто человек по имени Кельсер.
— Звучит так, словно ты нарочно сделал его богом, Дему, — нахмурился Эленд, — и веришь в него как в символ.
Тот покачал головой:
— Я хотел сказать, что Кельсер был человеком, но таким человеком, который приобрел частицу вечного, бессмертного. Когда он умер, он был уже не просто Кельсером, предводителем шайки повстанцев. Вам не кажется странным, что рожденным туманом он сделался только в Ямах Хатсина?