Мотив мачехи в «Белоснежке» — оригинальный «эстетический» вариант мотива мачехи: она преследует падчерицу, завидуя ее красоте.
К типу «Белоснежки» близки сказки, в которых мачеха пытается убить или убивает падчерицу, но та возрождается в новом виде и разоблачает убийцу. Эти сказки — варианты известного сюжета о чудесной дудочке, выросшей на могиле и раскрывающей убийство (см. № 88 из собрания Гриммов). Вместе с тем они представляют собой своеобразную параллель рассмотренным сказкам о корове — помощнице падчерицы. Там мачеха убивает корову, здесь — саму падчерицу. В обоих случаях на могиле убитой вырастает чудесное дерево.
Мотив злой мачехи проникает в сказки о подмененной жене: мачеха сталкивает падчерицу в ров или в воду, чтобы подменить ее родной дочерью. Героиня превращается в утку или гусыню, приходит кормить своего младенца, и тайна раскрывается.
В европейском фольклоре мотив злой мачехи имеет тенденцию проникать во все сюжеты, в которых героиня — обездоленная женщина. Так он спорадически входит в сюжет об оклеветанной жене или сестре (№ 706–708 по Аарне и Андрееву).
Итак, коллизия мачеха — падчерица наиболее глубоко разработана в европейской сказке, особенно в исландской и восточнославянской. Это объясняется отчасти моногамией, при которой существование мачехи исключает существование матери, и падчерица оказывается, таким образом, изолированной от своего рода и обездоленной.
Сказки о мачехе и падчерице есть и у народов Ближнего Востока — у народов Северной Африки, у арабов и персов[399]. Сказки о падчерице у народов Ближнего Востока сходны между собой. В них наряду с мачехой обездоленной героиней является часто младшая жена. Сказки, в которых описывается ссора жен из-за детей, приближаются к сказкам о злой мачехе.
Сюжетные схемы в фольклоре Ближнего Востока те же, что и в Европе, но конкретные сюжеты отражают особенности быта арабских и иранских народов. Ближневосточному фольклору хорошо известны сказки о чудесной корове, помогающей падчерице, но они очень своеобразны. В персидских вариантах речь идет обычно о падчерице, в арабских — о пасынках (так же как в меланезийском фольклоре — о сиротах).
В ближневосточных сказках отсутствует мотив брачного испытания героини (срывание плодов чудесного дерева). Здесь мать заботится о пропитании детей. Эта архаическая черта напоминает сказки о сиротке. Чудесная корова и дерево, выросшее на могиле матери, так же характерны для ближневосточной сказки, как и для восточноевропейской.
Во многих ближневосточных сказках родные дети мачехи выслеживают пасынков и пробуют чудесную пищу, которую сироты получили от покойной матери. Мачеха, узнав, что пасынки получают чудесную пищу, велит убить корову или разрыть могилу покойной матери. (Этот эпизод немного напоминает мотив «двуглазки» из славянской сказки.) Содержание сводится, таким образом, к борьбе мачехи и покойной матери. Но мотив угнетения падчерицы разработан в ближневосточных сказках менее, чем в восточноевропейских.
Типичный для западного фольклора рассказ о Золушке, потерявшей на балу башмачок, неизвестен на Ближнем Востоке, однако там распространена своеобразная сказка о мачехе и падчерице, некоторые мотивы которой созвучны европейским в сюжетном типе 510 и 480. Злодейка — будущая мачеха — добивается смерти матери девушки и выходит замуж за ее отца. Умершая мать превращается в корову. Падчерица пасет корову и с ее помощью выполняет трудную задачу, порученную мачехой. Девушка роняет моток ниток в колодец, спускается туда и попадает в жилище дэва. Выполнив советы покойной матери, она получает от дэва украшение в виде луны и звезд. Подражавшая ей мачехина дочь с позором возвращается от дэва. В дальнейшем падчерица с помощью коровы выполняет другие трудные задачи (сортирует зерно, наполняет сосуд слезами), достает из коровьего рога красивые одежды. В нее влюбляется принц. Далее следует рассказ о потерянном башмачке. Мотив потерянного и случайно найденного предмета характерен для ближневосточного фольклора. Это обычно гребень или прядь женских волос, по которым принц разыскивает их обладательницу. В такой форме этот мотив типичен для восточных сказок, поскольку отражает обычай изоляции женщин[400].
Оригинальна арабская сказка[401], в которой падчерица бежит от злой мачехи к людоедке и сосет ее грудь, по-видимому, в знак того, что считает людоедку своей матерью.
399
См.: Artin Pacha,
400
А. Б. Рут подчеркивает ориентальную специфику этого мотива, так же как и специфику эпизода о потерянном башмачке (в жарких странах носят обувь, которая легко соскальзывает с ног), чтобы доказать ближневосточные корни сказок о мачехе и падчерице в целом.