Соединение социально-бытовых мотивов, отражающих в конечном счете разложение первобытнообщинного строя, со старыми мотивами, восходящими к различным сторонам быта и мировоззрению доклассового общества, и представляет собой оформление сюжета волшебной сказки. Эти новые мотивы характеризуют героя и его судьбу в социальном смысле, очеловечивают сказку, вносят в нее черты народного гуманизма. Социально-бытовые мотивы обычно обрамляют сюжет, тогда как старые, «этнографические» мотивы составляют его ядро. Таким образом, наблюдается известный парадокс: волшебная сказка тогда становится художественным жанром, когда к фантастическим, мифологическим элементам сюжета присоединяются социально-бытовые мотивы. Они-то и играют главную роль в сюжете, становятся носителями сказочной эстетики, выражающейся в идеализации обездоленного. Старые мифологические мотивы при этом служат идеализации обездоленного. Волшебные силы действуют в сказке из «человеческого», гуманистического сочувствия к обездоленному, которого необходимо компенсировать за обиду, несправедливость. Так как идеализация обездоленного становится ведущей тенденцией сказки, то приобретают популярность вообще все мотивы невинно гонимых, причем даже мотивы обрядового происхождения перерабатываются и развиваются в этом плане (мотив подмененной жены, например).
Мы говорили, что возникновение художественной сказки связано с появлением образа героя. Однако наиболее развитая и специфически эстетическая категория в сказке — сюжет. Образ героя связан с теми или иными его элементами, мотивами и их вариантами. Герой волшебной сказки прежде всего социально обездоленный — крестьянский сын, бедняк, младший брат, сирота, пасынок и т. п. Кроме того, он часто характеризуется как «золушка» («запечник»), «дурачок», «лысый паршивец», «грязный мальчик». Каждый из этих образов имеет свои особенности, но все они содержат общие черты, образующие комплекс «низкого» героя, «не подающего надежд». Отдельным чертам «низкого» героя можно найти многочисленные этнографические параллели, но они не объясняют эстетики «низкого» героя в целом, тем более что в обобщенном виде эта эстетика чужда первобытному фольклору, для которого характерно стремление наделить мифического героя чертами необычными, а не «низкими». Социальной основой эстетики «низкого», не подающего надежд героя является идеализация социально обездоленного. Превращение «низких» черт в «высокие» или обнаружение «высокого» в «низком» в финале сказки — своеобразная форма идеализации обездоленного.
Диалектика «высокого» и «низкого», эстетика героя, не подающего надежд, становится законом волшебной сказки и постепенно распространяется на все ее элементы. Герой чудесного (животного) происхождения, «звериный жених», звери-помощники, чудесные предметы — это «низкое», которое должно обнаружить себя как «высокое».
Эстетика героя, не подающего надежд, специфична именно для волшебной сказки и отличает ее от бытовой сказки (новеллы) и героического эпоса, где господствуют другие формы идеализации.
Некоторые ученые видят корни образа героя, не подающего надежд, в легендарном или мифическом образе скрывающегося святого. В действительности, наоборот, образ скрывающегося святого в легендарном фольклоре представляет собой результат воздействия либо самой сказки, либо тех демократических тенденций народного мировоззрения, которые стоят за ней.
Таким образом, сказка как элементарная форма искусства возникает на чисто социальной и глубоко демократической основе. Главные черты сказочной эстетики — идеализация невинно гонимого и «низкого» героя — вырастают на почве идеализации социально обездоленного.
За такими формулами сказки, как «Жил-был бедный крестьянин и было у него три сына, два умных, а третий дурак» или «Жили-были дед да баба. У них было две дочки, одна дедина, а другая бабина. Баба с падчерицей плохо обращалась», скрывается глубокое социальное содержание. Социальные мотивы не только проникли в волшебную сказку, но стали носителями ее эстетики. Рождение волшебной сказки как художественного жанра определяется появлением этих социальных моментов. И герой сказки вырос не из мифов, а на социальной основе, возник как отражение народной оценки социальных процессов, прежде всего — развивающихся антагонистических классовых отношений.