- Какое? Легкомысленное?
- Да нет, - подсобрался Намджун, стирая с лица признаки зова плоти. – Джинни уехала из дома на несколько дней, теперь там скучно и тихо, хотел выпить с кем-нибудь, а все вечно занятые. Подумал, вдруг кого тут встречу?
- Серин у себя, хочешь подняться?
- Может быть, дай согреться и оглядеться, - отболтался Намджун, скрасив первое впечатление о том, что он явился сюда за сексом. Так оно и было, но не хотел он обижать и унижать Юлл подобным поведением. Ну почему сегодня работает именно она? Сунув руки в карманы, мужчина посмотрел направо и налево, в зал ресторана и зал бара с танцполом. Дискотеки в понедельник не было, потому и люди туда не заходили, и на высоком стуле сидел один единственный женский силуэт. Слегка прищурившись и разглядывая его, Намджун невольно сделал шаг в ту сторону, продолжая изучать со спины фигуру, чья японская высокая причёска, украшенная кандзаси*, навела его на подозрения, и он уже не смог остановиться, шаг за шагом ступая ближе и ближе, пока медленно не достиг соседнего с девушкой стула. Не отрывая глаз от её профиля, он забрался на него, кивнув знакомому бармену. Шпильки в волосах были украшены цветами сливы, а на одной из них висел коралловый шарик. Намджун ничего толком не знал о японских традициях и нарядах, но выглядело всё до того утонченным и изящным, что не хватало глаз наглядеться. Вопреки его нескромному близкому взору, девушка не пошевелилась, не повела и носом, чтобы удовлетворить любопытство – кто сел рядом? Она держала маленькую чашечку с зелёным чаем, стоявшую на блюдце, и так увлеченно изучала её прозрачное, чуть оливково-жёлтого цвета содержимое, будто на дне кто-то нарисовал будущее до скончания веков. – Что означают украшения в твоих волосах? – Спросил вдруг Намджун, не зная, что ещё можно было спросить у девушки, которая продавала своё тело на ночь, но выглядела при этом до того царственно, что ни о каких низменных материях не могло идти и речи.
Минатозаки Сана улыбнулась. Вернее не так. Её губы расцвели таким незаметным и непонятным до конца выражением, что лишь из нежелания причинять себе боль невыразимой тоской этих розовых уст хотелось принять видение за улыбку, но была ли это именно она – утверждать невозможно. Там было далёкое путешествие, заморская даль, разлука, одиночество отчуждения, печаль и счастье, оставшиеся на перламутровом берегу, по другую сторону от пустого смеха и мимолётного наслаждения; там было всё: обещание, обман, правда и смерть. Такой улыбкой можно заставлять страдать и убивать, но без такой улыбки в своей судьбе, хоть раз обращенной к твоим словам, нет смысла жить.
- Там слишком много различных смыслов, господин, - не отвлекаясь от чая, негромко сказала Сана, и Намджун впервые услышал её голос. Именно негромкий, ещё не шёпот, но уже не тот уровень, когда услышишь на другом конце комнаты. Она не говорила высоко, как японки, но в каждом слоге её корейского дрожала музыкальность её родного языка с придыханием, идущим из глубины груди. Корейские девушки произносили быстро фразы, наполненные шипяще-жужжащими и носовыми звуками, которые на конце были звонкими и чёткими. Сана говорила так, будто перебирала все согласные, подчеркивая их разнообразие, а на конце предложения повисала двусмысленная интонация, где нельзя было разобрать, утверждает она, спрашивает или повествует без какого-либо подтекста. – Для каждого – свой собственный. Какой нужен вам?
- Твой. Что для тебя эти цветы и этот камень?
- Дань обычаю, - лукаво отпила Сана чай, до сих пор не удостоив собеседника и взглядом. Ему уже хотелось попросить её повернуться, но это было бы невежливо, некрасиво. И слишком просто. Хотелось дойти до того, чтобы она сама пожелала поднять на него глаза. – Слива символизирует конец зимы и приход весны, а, значит, победу жизни над смертью. Обычно она служила символом самураев. Коралл – оберегает в странствиях и унимает боль.
- Физическую или душевную?
- Ту, которую требуется унять, - спокойно ответила она. Намджун помолчал и опомнился, что надо бы и себя представить. А то подсел и разглагольствует, неэтично.
- Меня зовут Намджун. Я друг Серина и… Занимаюсь тем же самым, примерно. То есть, участвую в тех же делах… Ну, в смысле… - Ему было главное донести, что он золотой, и его не надо смущаться или скрывать от него что-то, поэтому он подытожил располагающей к доверию информацией: - Слышал, тебя привёз Сольджун?
- Да, этот удивительный ба́ку.
- Бака**? – подумав, что ослышался, переспросил Намджун. Сана прикрыла ладонью рот, беззвучно посмеявшись.
- Нет же, ба́ку – это дух, который пожирает ночные кошмары и плохие сны. Думаю, вы Сольджуна неплохо знаете, поэтому поймёте, почему я так его называю.
- Да, он у нас мастер сожрать из головы любую информацию… Тебя преследовали ужасы? – робко спросил Намджун, и сам заговорив тише. Лицо Саны стало совсем непроницаемым.
- Я видела, как убили мою семью. Знаю, что видела. И долго не могла спать из-за этого. Сольджун предложил забыть мне эти сцены, пока я не примирюсь с тем, что случилось. И он избавил меня от кровавых воспоминаний. Это странно, точно что-то знать, но не понимать, откуда знаешь, и почему не помнишь, ведь знаешь же…
- Я бы не решился экспериментировать со своим разумом, хоть и доверяю Сольджуну. А вот на месте красивой молодой девушки, я бы ему точно не доверял.
- У меня не было выбора. Мне следовало прийти в себя, чтобы свершить то, что я хочу свершить. – Сана снова неуловимо изменилась, расслабившись. – Вы ничего не заказываете. Разве не выпить вам хотелось в баре?
- Я? Да, естественно, но… - Намджун поражался, насколько теряется рядом с этой японкой. Он был настолько тёртым в этих делах, что не отличался косноязычием лет с пятнадцати, что же делает с ним эта гейша? – А ты пьёшь что-нибудь покрепче чая? Составишь компанию?
- Сегодня не хочется. От малого количества вина плохо засыпается, от большого – плохо просыпается, - изрекла мудро Сана. Намджун готов был взять её за подбородок и дёрнуть к себе. Сколько можно разговаривать профилем? У него бы выдержки не хватило, а эта Минатозаки сидит, как ни в чём не бывало.
- А ты… ну… Слышал, что…
- Мужчина не должен испытывать неловкость, говоря о любви, особенно физической, - вмешалась Сана. – А если испытывает неловкость – пусть лучше о ней не говорит.
- Запомню, - принял к сведению Намджун, который и сам был не рад своей растерянности. – Твоё мидзуагэ состоялось?
- Как и должно было.
- И… как дальше будут обстоять дела? Ещё какие-то церемонии? Срок ожидания, прежде чем продолжать? Я ничего не знаю о гейшах, расскажи. – Намджуну очень бы хотелось, чтобы она поняла его намёки и сказала: когда и сколько стоит. Очень хотелось. Но он, осознавая, что беседует с девушкой, вставшей на путь путаны, не может осквернить её подобным предложением, язык не слушается. Она какая-то не такая, всё равно она не стала проституткой, не может ею быть, таких манер и такого волшебства не бывает у раздвигающих за деньги ноги. Что не так в ней?
- Увы, мой путь – путь ойран***, а не гейши.
- Ясно, - мало понимая разницу и не желая углубляться в культуру Японии на неудовлетворённую голову, кивнул Намджун. Может, перебороть себя, да спросить прямо? – Сегодня отдыхаешь?
- Да, здесь тихо и уютно без посетителей.
- И клиентов, - уточнил Намджун.
- И клиентов, - качнула согласно головой Сана. Мужчина не выдержал:
- Ты же понимаешь, что я хочу спросить, да? Честно, я когда увидел тебя в субботу утром, выходящей из лифта, я обалдел! Ты очень красивая, Сана.
- Красота несорванного цветка и цветка в вазе – не одна и та же красота.
- Ты не изменилась за эти три дня.
- Но стала намного ближе к увяданию.
- Ты специально отвечаешь так, словно вынуждая меня спросить кое-что в лоб? И чем ближе к интересующей меня теме я подхожу, тем отстранённее ты отвечаешь. Это истинная непостижимость японской дипломатии!
- А вы знаете её главное правило? – задала вопрос Сана.
- Нет, - растерялся Намджун. – Откроешь секрет?
- Не могу, вы обидитесь.
- Не обижусь, обещаю! – заверил мужчина, готовый буквально на всё, лишь бы ему сказали: когда и сколько?
- Тогда ещё одно условие.