- Я очень волнуюсь, - опустив шарф, за которым прятала пол-лица, сказала Джинни, выдохнув облако пара. – А вдруг я им не понравлюсь?
- С чего бы это? – ободряюще покачал в своей руке затянутую в шерстяную перчатку руку девушки Юнги.
- Ну… ты же сам говорил, что у меня капризный характер. Кому это понравится?
- А ты при них не капризничай, если за это переживаешь, - посоветовал Шуга.
- Да я же не специально! Я сама не знаю, когда я капризничаю, но я же стараюсь вести себя лучше и скромнее. У меня получается? – Юнги оценивающе прищурился, слегка поморщив нос.
- Ну так, чуток совсем. – Джинни пихнула его в плечо.
- Я сейчас развернусь и уеду, если ты меня не поддержишь!
- Я что-то не сбежал от знакомства с вашими папой и мамой, хотя ты не стремилась скрасить неловкость.
- Конечно, они тебя знали лет десять, как друга Намджуна, зачем тебе было с ними знакомиться заново и о какой неловкости идёт речь? – Юнги указал вдалеке на небольшую постройку, метров в пятьдесят квадратных, и взглядом дал понять, что они направляются туда. Джинни остановилась, закусав на морозе губы. – Я слишком развязно выгляжу?
- В смысле? – нахмурился парень.
- Старшее поколение не любит модных и вычурных девочек, я не слишком вызывающе оделась? – Укутанная от холода, в пуховике, перчатках, Джинни смотрелась карамелькой на палочке, потому что худенькие юные ноги обтягивали тонкие джинсы, заканчивающиеся ступнями в кожаных ботильонах.
- Мама с папой, конечно, консервативных взглядов, по большей части, но я не нахожу в тебе сейчас ничего, что их могло бы шокировать или оттолкнуть. – Юнги приобнял свою девушку, поцеловав её в крошечный доступный участок кожи между шапкой, шарфом и волосами, который должен был быть щекой. – Они же не увидят твоё тату в интимной зоне, а это самое экстремальное, чем ты могла бы их удивить. Пошли!
Оказавшись перед дверями, Джинни нашла на них присущий именно частным секторам устаревший талисман-оберег, бумагу с надписью ханча*, призывающую счастье спуститься с неба, а несчастье уйти под землю. В городах, конечно, на входные двери уже никто ничего не вешал. Юнги постучался, пока они обивали от налипшего снега подошвы. Девушка застыла, не зная, что говорить, как себя вести, что делать? Она никогда не вращалась в кругах старшего поколения, кроме собственных родителей. Несмотря на то, что считала себя воспитанной и вежливой, она боялась не уследить за каким-нибудь мусорным словом и пренебречь каким-нибудь приличием, о котором ничего не знает. У каждой семьи есть свои ритуалы и манеры: не вешать сумки на дверные ручки, не ставить предметы на новые места, а всегда возвращать их туда, откуда взяла, не брать чужую именную чашку, да мало ли что ещё? Пока двери не открылись, Джинни успела представить сто видов холодного приёма, после которого сыну намекнут, чтобы расстался с этой столичной дурой. Но когда на пороге появились родители Юнги и, не успев толком поприветствовать гостей, уже затащили их внутрь, студентка едва моргнула, как была обнимаема мамой своего молодого человека, а отец помогал ей снимать пуховик и вешать его на крючок.
- Наконец-то! Наконец-то! – Отпустив девушку из крепких крестьянских рук, чтобы та разулась, госпожа Мин с усилием отводила от неё глаза, обнимая сына. Чувствовалось, что её съедает любопытство, и она хочет разглядеть «невесту». – Мы же не знали, во сколько именно приедете! А вдруг из-за погоды передумали бы? Как хорошо, что добрались! Не замёрзли?
- Нет, - выдавила из себя Джинни, обычно свободно себя ведущая, громкая, смешливая. Но тут словно язык к нёбу прилип. Родители Юнги! Щёки полыхали, не то от перепада температуры, не то от смущения.
- Мама, папа, это… - хотел представить её Шуга, но госпожа Мин, не слушая его, указала в глубину дома.
- Проходи, Джинни, проходи, не стесняйся. У нас тут стесняться не надо, всё просто. – Девушка поняла по нескольким фразам, что Юнги рассказывал о ней, что заочно он представил её достаточно, поэтому его мама восприняла её так, будто она посетила их не в первый раз. Сняв шапку, чтобы положить её на полку над верхней одеждой, Джинни открыла взорам свои голубые волосы, чем тут же привлекла внимание женщины. Немного округлив глаза, она засмотрелась на голову девушки. – Ишь, надо же, прям русалка!
- Мам, не смущай Джинни, - пропихнул её Шуга, чтобы пройти дальше, и потянул за собой студентку, взяв снова за руку.
- А чего я такого сказала? Ну, правда же, такие голубые! Я такие только по телевизору видела, скажи, отец? Я разве говорю, что это плохо? Нет, красиво, необычно так. Это мода такая в Сеуле, Джинни?
- Мам, отстань от Джинни, - провёл её Юнги из тесной прихожей в небольшую гостиную.
- Нет, не мода, просто… - растерялась девушка, приглаживая пряди и не зная, куда себя деть, прячась за плечо парня. Господи, она была уверена теперь, что выглядит вычурно и распутно! Зачем она покрасилась? Родители Юнги решат, что она ненормальная, какая-нибудь придурковатая панк-рокерша или отаку.
- Ей так нравится. И мне тоже, - завершил расспросы парень, усевшись и усадив рядом девушку. Дом изнутри был уютным, но маловместительным. Из прихожей можно было попасть в гостиную и кухню, за гостиной располагалась спальня, а с другой стороны двери в туалет и ванную. Из кухни был выход на задний двор и дверь в подсобку для хозяйственных нужд. Все двери были сдвигаемыми, а не открывающимися вперёд-назад, чем экономилось пространство. Комнаты были меньше, чем в сеульской квартире семьи Джинни, не говоря уже об особняке, в котором они жили до этого. Её спальня была размером примерно вот с этот зал, где они расположились. Мебели мало, видно, что давняя, хотя не ветхая, значит, к ней бережно относятся. Зато телевизор был большой, новый. Юнги рассказывал, что его родители – любители разных шоу и сериалов. Отец его был немногословным, по сравнению с матерью, которая умудрялась накрывать стол, бегать на кухню, болтать, комментировать и задавать вопросы. Если Юнги от кого-то и перенял свой задорный характер, то наверняка от неё. Или от улицы, соседей и своей жизни, в которой беспризорных и предоставленных самому себе часов и дней было больше, чем тех, когда с ним возились родители, вынужденные зарабатывать, чтобы обеспечить единственного ребёнка. Это за Джинни всегда был глаз да глаз.
Отогревшись с улицы, Шуга повёл плечами, недовольно потрогав чуть тёплый пол.
- А чего у вас так прохладно? Мам, прибавь градусов.
- Ну да, чтоб счета потом бешеные были? И так нормально. – И госпожа, и господин Мин ходили дома одетыми, что для них было привычным. Юнги понимал, что посылает им достаточные суммы для оплаты счетов, но привычка экономить и откладывать на черный день никуда не хотела из них выходить. Он поднялся сам и ввернул терморегулятор посильнее, нагревая ондоль**. Джинни сидела молча, переваривая, думая. Ей никогда в жизни не приходилось подумать о том, чтобы сделать в доме попрохладнее по причине дороговизны счёта. Она до этой минуты вообще не думала о том, что с этим бывают проблемы. Даже в самые морозные дни она носилась по дому босиком, в шортах и майке. Здесь же люди предпочитали не снимать с себя тёплые носки и свитер, потому что иначе бы разорились на счетах. На чём ещё они экономили? Как прошло детство Юнги? Он не любил о нём говорить, и Джинни стала понимать, что его комплексы, о которых она подозревала раньше, и в которых он признался на днях – это не надуманные «тараканы» и заморочки от гордости или слабости. Есть вещи, о которых действительно тяжело и неприятно говорить. Ей сделалось стыдно за каждый оплаченный Юнги ужин, поход в кино, мороженое, букет. Но не может же она запретить ему это делать, как он тогда будет чувствовать себя мужчиной? Этим она причинила бы ему очередную боль, напоминая, что он «бедный», а это, пусть и не обидное, но унизительное для многих слово. Джинни же, осознав себя «богатой», пришла к выводу, что и оно попахивает унижением, потому что подразумевает под собой полное незнание того, как живут другие, как бывает на этом свете за пределами поля зрения этих самых «богатых». Это слово говорит о том, что человек с деньгами плевал на всё, кроме этих самых денег и собственного благополучия. Что сделала она, Джинни, за свои двадцать лет для кого-нибудь другого? Хоть одно доброе дело? А Юнги, мало того, ограниченный в средствах, ещё постоянно мотался на какие-то спецзадания, где спасал людей, рискуя даже не кошельком уже, а жизнью.