Генерал в ярости вскакивает и отправляется что-то писать. Перья сразу же ломаются. В чернильнице — прошлогодний сор. На исписанном с большим трудом листе вдруг расплывается здоровенная клякса.
К телефону! Аппарат, сообщивший нам, что генерала вызывают в штаб, неожиданно немеет и глохнет. Когда же генерал ему надоедает, он начинает прикидываться сумасшедшим, соединяя того невесть с кем и внезапно прерывая соединение.
Наконец в дверь звонит присланный из штаба офицер. Он должен проводить генерала в штаб, срочно. Входная дверь, любезно его впустившая, закрылась так, что никакая сила не может ее открыть. Ключ не хочет поворачиваться в замке, защелка даже не шевелится. Генерал тем временем ищет сапожную щетку. Туда-сюда бегает кухарка, бегает Гришка, офицер колдует у дверей. Щетка как сквозь землю провалилась. Потерявший терпение генерал отказывается от чистки мундира и от попыток выйти через прихожую. Захватив офицера, он убирается через кухню. Гришка по дороге получает затрещину. Вещи весело хохочут.
Вдруг щетка откуда-то сваливается прямо в руки одуревшего Гришки. Тому хочется сплюнуть, но из почтения к паркету он сдерживается, садится на табурет и начинает чистить генеральские сапоги. Я слышу, как он бормочет себе под нос:
— Таскают человека по миру чужое воевать. Паршиво тут. Очень надо на это смотреть, я бы мог у себя хлеб да соль вволю есть. Эх, — вздыхает он тяжко, — отпустили бы, собаки, домой.
Это, однако, превосходит все мое медвежье разумение. Значит, он не по доброй воле. Но тогда… Не такое, видать, оно простое слово — враг…
Позднее я увидел многих, что пришли на нашу землю по собственной воле, — у генерала бывали разные царские чиновники, которые как воронье слетелись в захваченный город, чтобы переделывать чужое в свое.
Однажды генерал дожидался важной персоны — его намеревался навестить недавно прибывший во Львов сановник, о котором мы много и даже слишком много слышали уже от телефона. Дверь ему случайно открыла кухарка. Не ожидая такое увидеть, она поспешно сплюнула трижды по три раза (что, как известно, лучше всего предохраняет от порчи) и бросилась наутек.
А генерал приглашал уже гостя в комнату и усаживал его в самое удобное, старое кожаное дедовское кресло. Рядом он поставил столик с угощением.
Гость, поглаживая длинные нечесаные волосы, излагал генералу план, имевший целью «восстановление исконного православия в этом исконно русском крае». Он просил военные власти о поддержке и вооруженном вмешательстве в случае неповиновения. Генерал соглашался, поддакивал. Оба обменивались любезностями. Наконец разговор коснулся частных тем, и генерал стал жаловаться, что «несчастливое» у него здесь жилье.
— Просто злые силы какие-то! Что мне делать, отче?
— Хорошо бы икону православную повесить, — опрометчиво посоветовал гость.
Опрометчиво, ибо тут-то чаша нашего терпения переполнилась — и вылилась наружу вся яростная злоба на захватчиков, лжецов и обидчиков. Русский край! Православная икона! Здесь?!
Дедовское кресло самоотверженно вывихнуло себе обе задние ножки, и достопочтенный сановник, неожиданнейшим образом завалившись назад, оказался вместе с креслом на полу, беспомощно дрыгая ногами в воздухе.
Генерал немедленно кинулся на помощь. Но тем самым дал возможность столику перевернуться, и лежащий был погребен под грудой закусок.
Влетел срочно призванный на помощь Гришка. После долгой возни всклокоченному гостю удалось-таки выбраться из завалов съестного, но сесть куда-нибудь еще он отказался. Сразу же начал прощаться с рассыпавшимся в извинениях генералом, а выходя, опасливо озирался.
Икону не повесили.
Всю зиму мы портили жизнь генералу. Он был по горло сыт и мечтал вырваться из этого «проклятого города». Мы знали, что он ждет назначения. Однажды утром телефон нам сообщил:
— Алло. Есть информация. Из штаба. Только что пришла. Генерал отправляется на фронт. Знает ли уже? Полагаю, что нет. Конечно, нет. Еще не знает. И не я ему об этом скажу. Куда? Под Кельцы. С резервами. Немедленно. Вы очень любезны. Спасибо.
Мы счастливы. Значит, генерал уедет. И к тому же на фронт, так что не сможет ничего забрать с собой. Может, и меня минует жуткая перспектива служить какому-то Мишке. Останусь дома.
Увы, напрасные надежды. Из подвала вытащили огромный старый ящик, в котором Медведским прислали как-то из деревни яблоки. Гришка под присмотром генерала стал складывать в него разнообразные припасы. Как заколдованные, исчезали банки с консервами, плитки шоколада, большущая пачка с табаком и сигаретами, бутылки коньяку, пакеты с кофе и чаем. В ящике поместился уже целый магазин, но место еще оставалось. Я смотрел на это, пребывая меж отчаянием и надеждой. Заберут меня или забудут? Я как мог скорчился на подоконнике. Ну, ну… я ведь почти спасен.