Перед хатой один из офицеров останавливает Щапу. Тот по его приказу показывает меня, добавляя с гордостью, что мне улыбнулся сам Дед. Но и без того все лица, словно по команде, веселеют. Я перехожу из рук в руки.
— Вполне молодцеватый медвежонок, — заключает один из офицеров.
— А знаете, — замечает другой, — в Париже медвежат прицепляют к авто на счастье. Каждый второй шофер в Булонском лесу возит с собою какую-нибудь обезьяну.
— Мода!
— А может, и не мода. Люди всегда ищут что-нибудь, что принесет им счастье. Французы свято верят в амулеты.
— Так, может, и нам Мишка принесет удачу.
— Надо бы его посадить на авто.
— Сначала выцарапай авто у австрияков!
— Ну тогда и без авто обойдемся. Отдать его в обоз — пусть ездит.
— Слишком приличный медвежонок для обозного.
— Посадить его к Деду в коляску! Чтобы всегда везло.
— Точно.
— Щапа, это ваш медведь. Отдадите его на коляску Деда?
— Слушаюсь.
Этим словом Щапа решил мою судьбу.
Если бы от меня одного зависело счастье людей, путь Легионов был бы легким и безмятежным и не осталось бы за нами крестов, плачущих над солдатскими могилами. Но есть, увы, предначертания посильнее, чем удача, которую сулят плюшевые медвежата. Несмотря на все мои усилия, путь польских солдат на восток был залит реками пота и крови. Столько героев осталось в могиле — спать вечным сном и видеть во сне свою Польшу.
Радость первых минут встречи с Легионами сменилась вскоре тревогой за их судьбу. Реестры, списки и рапорты, что везли вместе со мной в коляске Деда, рассказали мне всю историю от самого начала. Я узнал про тайны довоенных стрелковых обществ, о которых слышал уже от Стася и его пехотного ружьишка… И про историю славной «семерки», что в первые часы войны, с седлами за спиной, перешла границу Королевства, чтобы положить начало польской кавалерии[6]. И про выступление Легионов из Кракова, и про первые бои, первые потери и постоянно растущие отряды.
Личные заметки и карты Коменданта пели славу несгибаемой вере в победу. Бумаги, присланные из австрийских штабов, криво усмехались. Списки потерь рыдали, проливая реки фамилий. Ох, мне памятны все имена! Будто перед полевым монокуляром, проплывали воспоминания о каждом бое, в котором пал тот или этот солдат. Я как вживую видел смелые атаки, отчаянные прорывы, геройское прикрытие чужого отступления. И кровь, кровь, кровь. Сколько же благородных, прекрасных ребят легло в сырую землю!
Сегодня я знаю все. Знаю, что с каждой каплей священной, пролитой за Дело крови в жилы растерзанной Отчизны вливалась новая жизнь. Что без этого страшного живого источника Польша бы не восстала из могилы. Но тогда это знал только Он. И все во мне бурлило от злости на захватчиков, на обидчиков, проливавших эту благородную кровь.
Штабной обоз подвергался частым и сильным обстрелам. Я не раз пытался переговорить с проносившимися мимо пулями. Но они были слишком упоены полетом. Лишь свистели, пролетая: «Несу смерть!» — а после падали замертво и, сколько я ни спрашивал, не могли уже вспомнить, кто и в кого их послал. Безобидные кусочки железа…
Я был бессилен. Я не мог никого предостеречь, не мог никому помочь. Им суждено было исполнить свою жертвенную миссию. И исполняли они ее так радостно, словно речь шла не о жизни, а о веселом приключении.
Они рядами шли на смертный бой и пели. С песней брали московские окопы. С песней мерзли на морозе, с песней шагали по пыльным дорогам в жару. А во главе всегда был Он, мысль Его, песня о Нем.
Я долго ехал в обозе штаба бригады. Проехал с ним изрядную часть польской земли, отбиваемой пядь за пядью, шаг за шагом. Наконец-то увидел мир. Но он был совсем не таким, как я думал. Повсюду была разруха. Сожженные деревни грозили небу дымовыми трубами, а когда мы проходили мимо, долго кричали нам вслед:
— Отстрой! Спаси! Отомсти!
На незасеянных полях ветер шептал солдату:
— Остановись! Засей!
А луговые травы шумели:
— Коси!
И вся земля, куда ни глянь, кричала:
— Я твоя!
Людей мы почти не встречали. Враг, отступая, угонял перед собой население, а за собой оставлял пустыню.
Однажды мы остановились в деревне, где не увидели ни души. Солдаты небольшими группами разошлись на разведку. Отовсюду веяло смертью. Когда стрелки подходили к домам, внутри нередко раздавалось хлопанье крыльев и из хат вылетали стаи воронья — верный признак, что обитателями были трупы. Порой усадьбу сторожил голодный пес.
6
3 августа 1914 г. в Царство Польское (по-польски оно называлось Королевством) был направлен разведывательный отряд в составе семи стрелков. «Вас непременно вздернут, — добродушно напутствовал их Пилсудский, — зато вы исполните воинский долг и история вас не забудет». Переехав в двух бричках через границу, стрелки обзавелись в одном имении лошадьми и вернулись обратно в Австрию уже как первое уланское подразделение.