Удивились сто пятьдесят,
Обогревшись, вернулись назад:
«Нам сказал Соплячок озорной,
Что Долина Седла — за горой,
Значит, седла найдутся для нас,
Так зачем же мерзнуть сейчас?
Он свое разрубил седло
И разжег-раздобыл тепло».
Хан ответил своим удальцам:
«Я об этом подумал и сам.
Надо седла скорее рассечь,
Надо пламя пожарче разжечь!»
Засверкало утро багряно,
Осветились зарей облака.
Встал Нюсата-Нюргай раным-рано,
Не дождавшись Хара-Зутана,
Оседлал седлом лончака,
И в Долину Седла, за горой,
Поскакал, облитый зарей.
А за ним копыта гремят:
То Хара-Зутана отряд
Поскакал в Долину Седла.
Там и оторопь всех взяла:
Ни для воина, ни для владельца
Ни седла не видать, ни седельца!
Происшествием этим расстроены,
В путь без седел двинулись воины
И достигли места ночевки.
Посмотрели — Сопливец ловкий
У огня, наслаждаясь, прилег,
А над пламенем вьется дымок.
Прискакал к Сопливцу отряд.
Удальцы, дорогой измучены,—
«Где огонь раздобыл?» — говорят.
А Нюсата: «Возле излучины
Мы увидим Долину Лука.
Там окончится наша мука,
Там отыщем и лук и колчан,—
Потому-то поджег я стрелы».
Как услышал Хара-Зутан,
От мороза осатанелый,
Те слова, он сказал удальцам:
«Догадался об этом я сам,
Ведь племянника я поумней!
Разрубите стрелы и луки,
Разведите огонь посильней, —
Отогреем ноги и руки!»
Триста воинов-богатырей
Разрубили луки и стрелы,
Развели веселый огонь,—
Да согреется ослабелый
Каждый воин и каждый конь!
Вот поели, спать улеглись.
Разбудил их рассветный туман,—
На конях вперед понеслись.
Поутру и Нюсата встает.
Все при нем — и лук и колчан.
Устремился и он вперед.
Вот синеет речная излука.
Он вступает в Долину Лука.
Как он въехал в нее, посмотрел
На несчастных воинов дяди:
Нет ни седел, ни луков, ни стрел,
Нелегка их дорога к награде!
Хоть страна Турушхэй-Баяна
Далека была и пространна,
А достигли ее наконец,
А доехали быстрой рысью.
Увидали под самой высью
Удивительный ханский дворец:
Золотая сзади стена,
Озаряет ярко она
Полуночные племена,
А серебряная стена,
Та, что спереди возведена,
Озаряет с утра допоздна
Все полдневные племена.
Сотни окон ярусов верхних
Свет небес вбирают в себя.
Сотни окон ярусов нижних
Свет земли вбирают в себя.
На лугах тучнеют отары
И пестреют стада-табуны,
Веселятся малый и старый,—
Весь народ огромной страны.
Вот Хара-Зутана отряд
Достигает дворцовых врат.
Триста воинов верховых
Привязали коней боевых
К яркой коновязи из злата.
Привязал и Сопливец-Нюсата
Неказистого лончака,
Чьи совсем отощали бока.
На племянника Сопляка
Родич-хан рассердился тогда,
Закричал предводитель отряда:
«Эй, источник зловония-смрада,
Для чего ты приехал сюда?
Или желтой своей пачкотней
Шелк наш хочешь измазать цветной?
Или наши решил имена
Ты унизить на все времена?
Иль задумал низвергнуть в грязь
Нашу славу, что ввысь вознеслась?
Нашу власть не засыплешь ли перстью?
Нашу честь не покроешь ли шерстью?»
Так племянника дядя порочит,
Так он гонит племянника прочь.
Уходить Нюсата не хочет,
Взять он хочет ханскую дочь!
В это время в страну Баяна
Прискакали три великана,
Сыновья светил вековых.
Все увидеть хотят, всем желанно
Состязание пятерых!
У дворца, на зеленом пространстве,
В наилучшем, нарядном убранстве,
Любопытный толпится народ:
Из пяти кто прославится в ханстве,
Кто из них три награды возьмет?
Горла бычьи, толстые шеи,
Стрелы — птиц, парящих быстрее,
У троих — округлые руки,
У троих — бухарские луки,
У троих — налучник изогнут,
Их сердца в поединке не дрогнут,
У троих — багряные лица,
Будут насмерть воители биться!
Четыре условия Баян-хана
Три стрелка, отвагой горды,
Дети солнца, луны и звезды,
Во дворец Баян-хана вошли.
Вслед за ними вступил четвертый —
Хан Зутан, властитель земли,
Далеко отселе простертой.
Вслед за ним появился пятый:
Наступил черед и Нюсаты.
Он хангайскую дверь толкнул,
Чьи жемчужины как росинки,
Чрез порог он перешагнул
Бело-мраморный, без соринки.
Перед ханом предстали все пять.
Кто из воинов — будущий зять?
Возгласили привет по-хански,
Поздоровались по-хатански,
Турушхэй-Баян величаво
Встретил воинов пятерых,
Посадил их с почетом справа
И степенно спросил у них:
«Далеко ли ваша держава?
Из каких вы пришли долин?
Кто над вами хан-властелин?»
«Я — могучего солнца сын,
Нагадай-Мэргэн-дэгэй».
«Я — луной рожден молодой,
Я — Сайхан-Мэргэн-дэгэй».
«Я — рожден высокой звездой,
Я — Сэсэн-Мэргэн-дэгэй».
«Я — глава тэгэшинских людей,
Именитый Хара-Зутан,
Знаменитый делами своими».
«Я — пастух тэгэшинских коней,
И Нюсата-Нюргай — мое имя».
«Для чего вы пришли издалече
И о чем поведете вы речи?»
«Мы приехали для сватовства,
О женитьбе скажем слова»,—
Так воскликнули впятером.
Был ответ Баян-хана таков:
«Мы из множества скакунов —
Отберем с ветерком в ногах.
Мы из множества женихов —
Отберем с огоньком в глазах.
Эй, мои силачи-воители,
Эй, глашатаи-возвестители,
Объявите слова указа:
Кто победу одержит три раза —
Силой, ловкостью или оружьем,—
Станет ханской дочери мужем!»
Крепкостанны, широкоплечи,
Возгласили глашатаи речи,
Чтобы каждому было внятно:
«Богатырь, победив троекратно,
Ханским зятем станет с тех пор.
Вот он, первый великий спор:
Камень, величиною с быка,
Чьи черны и гладки бока,
Надо так прострелить красиво,
Надо вдребезги так разбить,
Чтоб хороший кремень для огнива
Из огромного камня добыть.
И второго великого спора
Вслед за тем наступит черед:
Там, где ширь степная, привольная,
Там и лиственница крепкоствольная
Одиноко в поле растет.
Чья стрела, устремясь вперед,
Этот ствол в щепу разнесет?
И великого третьего спора
Вслед за тем наступит черед:
Кто стрелою меткой пробьет
Золотой росомахи нору,
Тот и выиграет игру!»
Возвестили ханский указ.
Раздались веселые крики:
«Состязанье начнется сейчас!
Кто же станет зятем владыки?»
Услыхав условия хана,
Растерялись три великана,
Друг на друга глядят, смущены,
Трех светил удалые сыны.
Натянул тогда Соплячок
Жалкий ивовый свой лучок.
«Всем ли можно принять участье —
Испытать в состязании счастье?» —
Задает он хану вопрос.
Рассмешил он людей до слез,—
Разрывались от смеха на части.
«Посмотрите, какие страсти!
Тварь ты черная, молокосос!
На сопливый взгляните нос!» —
Издеваясь, кто-то орет.
«На слюнявый взгляните рот!» —
Кто-то громко, долго хохочет.
«Победить в состязании хочет,
А взгляните на правый глаз,—
Он повернут на запад сейчас!»
«Нет, взгляните на левое око,—
Смотрит око на небо востока!
Право слово, и смех и грех,
До чего же парень беспечен!»
Так смеялись в толпе, что у всех
Разорваться могла бы печень.
Отпрыск солнца, чья мощь велика,
Нагадай-Мэргэн-дэгэй
Стал стрелять раньше всех мужей
В камень, величиною с быка,
Но стрела о камень разбилась,
И стрелка охватила унылость.
Вот Сайхан-Мэргэн-дэгэй —
Сын луны — стрелу побыстрей
Направляет издалека
В камень, величиной с быка.
Пораженья не знал он доселе,
Но упала его стрела
В десяти саженях от цели.
Вот Сэсэн-Мэргэн-дэгэй —
Сын звезды — стрелу поскорей
Направляет издалека
В камень, величиной с быка,
Но сквозь камень ей не пройти:
В прах зарылась на полпути.
Загрустили сыны трех светил.
Криводушный Хара-Зутан,
Прошептав заклинанье, пустил
В черный камень стрелу Хангая,
Но пробить она цель не могла,
Но расплющилась эта стрела,—
Только пыль поднялась густая.
Наступает Нюсаты черед.
Он сказал, выступая вперед:
«Кто храбрец-богатырь прирожденный,
Тот получит красавицу в жены!»
Натянул он лучок из ивы
И стрелу приложил, сопливый,
Вытер губы и вытер нос,
Заклинание произнес
Над стрелой, над ее опереньем,
Он своим заклятьем-моленьем
Вызвал дым и сверкающий пламень:
«Ты пронзи, стрела, черный камень,
Послужи мне, мой слабый лук!»
Смех, издевки слышны вокруг,
А Сопливец-Нюсата вдруг
Распрямил во всю мощь плечо,
И стрела взвилась горячо,
Из-под пальцев взлетела двух —
Указательного и большого,
Шумом-свистом наполнила слух.
Раздробила она, искромсала,
Превратила в кремень для кресала
Камень, величиною с быка,
Чьи черны и гладки бока!
По степи полетела привольной,
В сердце лиственницы крепкоствольной,
Одиноко растущей, вошла,—
И в щепу ее превратила
Неказистая эта стрела!
Загудела на вешнем ветру,
Засвистела она, и пробила
Золотой росомахи нору,
И упала во внешнее море,
И, омыв свою спину и грудь
Распрямив на вольном просторе,
Устремилась в обратный путь,
И в колчан полезла со звоном,
На глазах у владыки страны,
Пред народом его изумленным:
Сопляком, невесть где рожденным,
Великаны посрамлены!
Не хотел Турушхэй-Баян-хан,
Чтоб царевна Тумэн-Жаргалан,
Чтоб красавица стала женой
Сопляку, в чьих глазах — желтый гной
Он четвертое, сдвинув брови,
Полушепотом ставит условье:
«Я тому отдам свою дочь,
Кто сумеет всех превозмочь,
Кто, сварив, разделит барана
И, пока мы глазом моргнем,
Кто накормит сидящих кругом
Десять сотен подданных хана».
Так Хара-Зутан порешил:
«Мне для этого хватит сил!»
Приложил он свое старанье
И короткого мига быстрей
Разделил он мясо баранье
Между тысячью ханских людей,
Всем по равной он выдал доле.
На крыльцо вышел хан Баян:
«Хорошо ли зарезан баран,
Разделили его хорошо ли?»
А Нюсата-малец: «Хан-отец,
Иль у ваших баранов-овец
Есть у всех по тысяче ляжек?
Посмотрите, что мне дано!» —
И баранье он поднял стегно.
Покачал головой хан Баян:
«Видно, плохо разрезан баран!» —
И пошел к себе во дворец.
А Нюсата-малец: «Хан-отец,
Каждый вправе ли в этом собранье
Попытать уменье и счастье —
Во мгновение мясо баранье
Разделить на равные части,
Накормить десять сотен людей?
Докажу вам свою умелость!»
Властелину страны не хотелось,
Чтоб добыл награду Нюргай,
Но сказал: «Раздели и раздай».
И моргнуть не успели глазом,
Как на тысячу равных частей
Разделил он барана разом,
Разделил, накормил людей:
Победил Соплячок-чудодей!
Делать нечего: должен хан
Дочь-царевну Тумэн-Жаргалан
По условью отдать Нюсате…
О таком ли мечтал он зяте!
Некрасиво его лицо,
Но на пальце его безымянном
Хан узнал золотое кольцо.
Нет, жену он добыл не обманом!
Тесть и зять пожали друг другу
Богатырскую правую руку,
Изрекли слово правды и чести,
В вечной верности поклялись,
На охоту отправились вместе,
Соболей они били и лис,
А потом за столами воссели,
Всех позвали на свадьбу-веселье.
Восемь дней пирование длилось,
Девять дней страна веселилась,
На десятое утро, едва
После пиршества-торжества
Все пришли в себя понемногу,
Собираться стали в дорогу
Обитатели разных стран:
Север звал к себе северян,
А южане пустились на юг.
И когда опустело вокруг,
Начал думать Нюсата-Нюргай
Об отъезде в родимый край,
Тестю молвил он, полный томленья:
«Как пятнистый детеныш оленя
Загрустит, потеряв свою мать,
Так, покинув свой край родной,
Человек, даже самый дурной,
На чужбине начнет горевать.
Может лося берцовая кость
Уместиться в малом котле?
Человек, даже если он гость,
На чужой уживется ль земле?»
Говорит в ответ ему тесть:
«Ум и правда в словах твоих есть».
На две части он делит народ,
Половину людей царевне
Он в приданое отдает.
Он велит в арбу из железа
Иноходцев-коней запрягать,—
Да воссядут царевна и зять!
Проводив их за три кругозора,
Хан Баян вернулся назад.
А Нюсата восторгом объят:
Он увидит родину скоро!
Четырех победив удальцов,
Он вкушает почет и славу.
Пред собой выставляет заставу,
А в заставе — десять бойцов.
За собой выставляет заставу,
А в заставе — двадцать бойцов.
Вместе с ним — стада-табуны,
И народ его юной жены
Наполняет холмы и долины.
Он в пределы родной страны
Возвращается из чужбины!
Вот и путь на исходе длинный,
И жене говорит супруг:
«Там, где мною начертан круг,
Будет дневка вам, остановка,
Где черту увидите вдруг,
Там и будет ваша ночевка».
Так сказав, простился с женой,
Поскакал поспешно домой.
Как приехал он в край родной,
Обо всем отцу рассказал.
Был доволен старый Саргал.
Вот он в бубен серебряный бьет
Созывает южный народ,—
Вот он бьет в золотой барабан
Созывает старик северян.
Он велит, чтоб лилось вино,
Как широкая влага озерная,
Чтобы, словно вершина горная,
Было мясо вознесено!
Наполняя земную ширь,
Шли богатые, шли убогие.
Приводил слепца поводырь,
На конях приезжали безногие.
Прибывал любопытный люд
Из далеких и близких стран:
Все в одеждах праздничных ждут
Дочь Баяна Тумэн-Жаргалан.
А она продвигалась вперед,
И стада ведя и народ.
Где черту наметил супруг,
Там красавица ночевала.
Где Нюсата вывел свой круг,
Останавливалась для привала.
Вот узнал белоглавый Саргал,
Чистотой сияя душевной,
Что уже недалёко царевна,
И навстречу ей поскакал.
Так Тумэн-Жаргалан и Нюсата
Сочетали две головы.
Пир гремел с утра до заката
Посреди зеленой травы.
Сэнгэлэна благословенье
Услыхала эта чета:
Да упрочится соединенье
И да будет их жизнь чиста!
ЧАСТЬ 3
Царевна Урмай-Гохон
Лончака оседлал Соплячок,
Взял он ивовый свой лучок
И отправился в Хул-Монгол.
Вдруг почуял: трясется дол.
Он увидел Алтан-Шагая:
Тот измучился, в небо кидая
Молот весом в сорок пудов,
Он устал от этих трудов,
А не мог поймать его снова —
Мимо падал многопудовый!
Подъезжает к брату Нюсата,
Вопрошает старшего брата:
«То ли битвы ждешь ты большой,
То ли малый предвидится бой?»
Слышит слово Алтан-Шагая:
«Не предвидится битва большая,
Не готовлюсь и к малой войне.
Надо силу испробовать мне:
Говорят, у хана Сажгая
Есть Урмай-Гохон, дочь-красавица.
К ней-то я порешил отправиться».
Распростился Нюсата с братом,
Поскакал по увалам-скатам.
Запестрела долина другая —
Он увидел Мунгэн-Шагая,
И седок удивился наш:
Тот обхватывал северный кряж,
Поднимал и ставил на юг.
Южный кряж обхватывал вдруг,
Поднимал и на север ставил.
Дело делал иль душу забавил?
Подъезжает к нему Нюсата,
Вопрошает среднего брата:
«Силу пробуешь плеч мужских,
Силу множишь ли пальца большого?
Средний брат возглашает слово:
„Я не знаю, что мне пригодится,—
Мощь плеча или сила перста!
Есть у хана Сажгая девица,
Знаменита ее красота.
Я поеду к Урмай-Гохон,
Но проверить я должен сначала,
Впрямь ли мощью я наделен…“
Много, мало ли дней миновало,
Вот Нюсата-Нюргай с перевала
В третий дол спускается вскачь.
Там небесный глупец-силач
В поединке сошелся шумном
С исполином земным безумным.
Как покрепче соперники схватятся —
Опрокинут южную гору
И назад в смятенье попятятся!
Начинается тут сумятица,
И толкают они друг друга,
Валят черную гору юга —
На траву, на густые пески.
То сохатых у них натуга,
То бодаются, как быки!
Вопрошает, подъехав, Нюсата
У безумца и у глупца:
„Для того ль вы сошлись, два борца,
Чтобы все, что черно, уничтожить,
Или боретесь вы без конца,
Чтобы все, что бело, приумножить?“
— Убирайся-ка, тварь земная,
Прочь с дороги, молокосос!» —
Не ответили на вопрос
И прогнали, борьбу продолжая.
Дальше едет сопливый малец —
То дорогою ханской, торной,
То дорогой всеобщей, черной.
Издалёка белый дворец
Перед ним засверкал наконец.
Он сверкал, небес достигая,
Этот звездный чертог Сажгая.
Верхних окон несметно число,
Солнце их своим светом зажгло,
В нижних окнах отражена,
Золотилась, светилась луна.
До дворцовых доехал врат
И увидел седок: аргамаки
Возле коновязи стоят.
Он увидел за рядом ряд
Возвышаются богатыри,
Поражая видом-величьем,
Толстой шеей и горлом бычьим,
Похваляясь деяньями смелыми,
Похваляясь колчанами-стрелами,
Восхваляя луки могучие,
Что сработала Бухара,
И налучники наилучшие,
Что из золота-серебра!