Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года)

Вместе с глазом, единственным, мерзким,
Всю голову камень разбивает вдребезги.
На просторном белом поле
Падает дьявол, взвыв от боли.
Валяется дьявол уже не дыша,
Около белой березы — Тамша.
До северной высокой горы головой касается,
В южную гору ногами упирается.

А Заса-Мэргэн батор, не теряя ни мгновенья,
Около брата Гэсэра опускается на колени.
Видит, что жилы его истончились,
Видит, что кости его оголились,
Видит, что сердце едва-едва трепыхается,
Видит, что брат его вот-вот скончается.

Говорит Заса-Мэргэн: «Поднимайся, брат,
Спасти тебя я был очень рад.
Имеющий старшего брата,
Старшим братом спасен будет,
Имеющий младшего брата,
Младшим братом спасен будет,
Только мертвого уж никто не разбудит».

Заса-Мэргэн, на Гэсэра с любовью глядя,
Всячески брата голубит и гладит,
Вверх на небо поглядит — улыбнется,
Вниз на землю поглядит — засмеется.

Выбрал он из всех стад молодую кобылу,
У которой жиру на восемь пальцев было,
Накормили Гэсэра кобыльим жиром,
Жизнь у него побежала по жилам.
Горячая кровь заструилась под кожей,
Абай Гэсэр хан тотчас ожил.
Моментально он исцелился,
Вместе с братом развеселился.

Отправились оба брата и их баторы
В поле белое на просторы.
Поглядеть, как дьявол валяется не дыша,
Возле белой березы — Тамша.
Как Он северной горы головой касается,
Как он в южную гору ногами упирается.
Решили они, что если хозяин убит,
То убить и коня обычай велит.

Убили коня два брата, два хана,
Положили коня возле Гал-Нурмана.
После этого
Сухих деревьев они надрали,
Сухих деревьев насобирали.
Обложили дровами и дьявола и его коня,
Поднесли к дровам живого огня.
После этого
Из осины лопату сделали,
Золу и пепел по ветру развеяли.
С юга пришедший ветер золу на север унес,
С севера пришедший ветер пепел на юг унес,
Угли и головешки пошли вразброс.

Покончив с дьяволом наконец,
Пошли оба хана в его дворец,
Оба они впереди идут,
Своих баторов за собой ведут.
Во дворце, сверкающе-блистающем,
Во дворце, величием поражающем,
Нашли они Гал-Нурмана опустевший трон.
Но еще они там нашли
Да и глаз оторвать не могли
Красавицу Галдай-Гоохон.

У черного дьявола наложницей она была,
Во дворце у дьявола как царица жила.
Заса-Мэргэн на нее лишь взглянуть успел,
Сразу же от любви побелел, как мел.
В наложницу дьявола и царицу
С первого взгляда сумел влюбиться.
Но прельстился царицей не один только хан,
Задрожал от любви и Буйдан-Улаан.

Во дворце началось веселье,
Все баторы буйны от хмеля,
Все гуляют, поют, веселятся,
Лишь два хана друг на друга косятся.
Между ними спор не решен,
Кому достанется Галдай-Гоохон.
Между тем, самой-то красавице
Эта распря меж ханами нравится,
Она радуется и душой веселится:
Может, в драку у них спор разгорится.

Как увидел это Абай Гэсэр,
На ханский трон торжественно сел.
Щеки надул он сердито,
На спорящих с гневом глядит он,
Говорит он сердито брату батора,
Затеявших из-за женщины ссору:

— С наложницей дьявола с какой это стати
Сын Хана Хурмаса собирается спать?
С любовницей дьявола с каких это пор
Собирается тешиться белый батор?
Тут из ножен меч, что всегда при нем,
Сам собой выскочил мигом
И показывает своим острием
На старинную, священную книгу.
Сам меч переворачивает страницы,
Глядит Гэсэр в книгу и диву дивится.

«Если эту женщину, — там написано, — вы не убили,
Значит, и дьявола не победили.
Не победили вы дьявола грозного,
Спохватитесь, да будет уж поздно».

Узнав про такое дело,
Абай-Гэсэр с места срывается,
Решительными шагами, смело,
Идет он в покои красавицы.
С невольным восхищением смотрит он
На гибкую, плавную Галдай-Гоохон.
Да, двигается она гибко,
Да, ходит она плавно,
Но пока что она не погибла,
А это для Гэсэра — главное.

Вся она,
Как зелень солнцем просвеченная,
При виде ее
Ягнята от удовольствия блеют,
Встречает она Абая Гэсэра сердечно,
Очарованный ею Абай Гэсэр немеет.

Но как только она показала спину,
Абай Гэсэр меч потихоньку вынул,
Свой царственный меч из ножен извлек
И перерубил он красавицу поперек.
Из чрева женщины, надвое перерезанной,
Недоношенный ребенок выпал железный.
Шестимесячный выпал плод недоносок,
Говорит он Гэсэру голосом жестким:

— Недоношенным вы меня из чрева освободили,
Себя жалко.
Красивую женщину вы пополам разрубили,
Мать жалко.
Гал-Нурмана преждевременно вы убили,
Отца жалко.
Если бы родился я, когда полагается,
Затравил бы тебя, как серого зайца.
Одной бы рукой тебя я сжал,
В кулаке раздавил бы в избытке силы.
Вот почему теперь мне жалко,
Что мать меня в чреве не доносила.

Но вы не радуйтесь раньше времени,
Все равно я вырасту и вас отыщу,
Железную ногу вдену в стремя,
За отца, за мать, за себя отомщу.

Между тем
Заса-Мэргэн на брата обиделся,
Нашел он красавицу, братом убитую.

— Уйду, — говорит, — и больше мы не увидимся,
На помощь мою теперь не рассчитывай.
Не живут вместе орлы и вороны,
Разойдутся наши следы в разные стороны.

Но Абай Гэсэр брата удерживает,
Железного младенца ему показывает.
— Уезжай, если хочешь, брат мой, но прежде
Одно условие тебе высказываю.
Если этого недоноска ты сумеешь убить,
То мать его тотчас же обещаю я оживить.

— Почему не убить? Или руки мои ослабли?—
Заса-Мэргэн размахнулся саблей,
Железного младенца что есть силы он рубит,
Но только саблю ханскую губит:
Размякла сабля, как будто из теста,
А железный ребенок лежит — ни с места.

Тогда копьем он в сердце и печень бьет,
Завилось в пружинку стальное копье.
Тогда стрелой хангайской черной
Он стреляет из лука в младенца-черта,
Стрелу пускает он в нетерпенье,
Стрела расплющилась до оперенья.

Все тридцать три батора на младенца набросились,
Рубят, колят, стреляют, режут,
Хотят превратить чертенка в крошево,
А результаты у них — все те же.
Все, что острое было у них — затупилось,
Все, что режущее было у них — зазубрилось,
Все, что рубящее было у них — переломилось,
Все, что целое было у них — расплющилось.

Сам Гэсэр
К младенцу железному подступился,
Но булатно-царственный меч
Надвое переломился.
Длинное копье в дугу согнуло,
Черная стрела — соскользнула.

Абай Гэсэр и Заса-Мэргэн
И тридцать три их батора
Перестали суетиться, стараться,
Начали они совещаться.
Совещаются они долго,
Говорят они без умолку,
Но, исполненные терпенья,
Принимают они решенье
Позвать на землю из небесной страны отцов,
Семьдесят семь самых опытных кузнецов.

Кузнецы по их просьбе спустились вниз,
За дело немедленно принялись.
Сковали они для шестимесячного чертенка
Из железа прочного, из железа звонкого,
Гнездо не гнездо, клетку не клетку,
И железного младенца заперли крепко.
С семи сторон пододвинули горны,
Начали мехами их дуть-раздувать.
Докрасна раскалилось железо черное,
А что за дверцей, им не видать.

Приоткрыли немного раскаленную дверцу,
Ничего не сделалось там младенцу,
Ближе прежнего пододвинули они горны,
Пуще прежнего мехами их раздувают,
Добела раскалилось железо черное,
А что за дверцей, они не знают.
Поглядели, а младенец там раскалился,
Повертели, а чертенок там размягчился,
Положили они его на наковальню,
Взяли семьдесят семь своих молотков,
Уж они ковали его, ковали,
И сверху и снизу и со всех боков.
Сделался чертенок поменьше кошки,
Потом он сделался меньше блошки.
Колотили его, мягкого, словно тесто,
Пока не получилось ровное место.

Сун — великое море
Волнуется и дрожит,
Сумбэр — великая гора
Сотрясается, дребезжит,
Стволы у деревьев расщепляются,
Листья осыпаются, сучья ломаются,
Черная пыль заклубилась,
История заблудилась.

С севера туча шла —
С дороги сбилась,
Южная туча шла —
Остановилась,
Стада, пасущиеся в поле,
В тайгу устремились,
Звери, живущие на воле,
На становищах поселились,
Козлята от кормящих козлих отстали,
Взрослые птицы своих птенцов растеряли.

В это время
Из восточной небесной долины
Вниз спускается крепкая, длинная,
Ярко-красная шелковина,
Вместо матери-пуповины.
Если бы до младенца она дотянулась,
То в железного чертенка жизнь бы вернулась,
Потекли бы сверху в него кровь и сила,
Все опять бы стало, как было.

Абай Гэсэр, увидев такое дело,
Достает свой лук, достает и стрелы.
Хангайскую черную стрелу выбирает,
Оперенную, крепкую, ровную,
Над стрелой он шепчет и причитает,
Острие на пальце попробовав,
Когда он острие стрелы заклинает,
Красный огонь на острие возникает,
Когда он оперенье стрелы заклинает,
Синий дым над перьями возникает.

— Ты моя стрела,
Метка и остра,
Ты лети целый день,
Шелковинку задень,
Пополам перерви,
Возвращайся в крови.

Силой плеча он лук натянул,
Силой пальцев он тетиву защипнул.
От большого пальца
Крепость стрела получила,
От указательного пальца
Меткость стрела получила,
В шелковину она попадает,
Пополам ее разрывает.

В этот миг пронзительно-звонко
Раскатился голос чертенка:
— Вы не радуйтесь раньше времени,
Все равно я вас отыщу,
Железную ногу вдену в стремя,
За отца, за мать, за себя отомщу.—
Тут послышался тяжкий вздох
И чертенок железный сдох.

После этого Мэргэн-Заса
Возвратился на западные небеса.
С Абай Гэсэром они помирились
И по-братски простились.
В эту же пору
Абай Гэсэр и его тридцать три батора,
Гал-Нурмана дьявола победившие,
Красавицу Галдай-Гоохон убившие,
Железного дьяволенка раздавившие,
Радость полной победы вкусившие,
Пошли по широкой дьявольской вотчине
Лугами, лесами, кочками,
Всю траву перемяли,
Все ручьи замутили,
Людей и скотину к себе погнали,
Пастухов с собой захватили.
Где Гал-Нурману сладко жилось,
Теперь обитает лишь дикий лось,
Где вкусно ели и сладко пили,
Расплодилась теперь крапива.

Озирая запустевшую сторону,
Радуются черные вороны,
Да лисица хитрая, рыжая,
Довольна уж тем, что выжила.
Гонят они домой и людей и скот,
Ганга-Бурэд хан им навстречу идет.
Абая Гэсэра он поздравляет с победой,
Зазывает к себе обедать.
Угощаются они яствами разными,
Пьют харзу, а не воду сырую.
Восемь дней они празднуют,
Девять дней они пируют,
На десятый день опохмеляются
И в дальнейший путь отправляются.

После длительного обеда,
Благодушнее став и добрей,
Оставляет Абай Гэсэр Ганга-Бурэду
Захваченных у дьявола скот и людей.
Чтобы люди здесь жили-плодились,
Чтобы стада паслись-возродились.
После этого, наконец,
Отправляется Абай Гэсэр в свой дворец.
Черта-дьявола победив,
Он в веселии пребывал.
Ганга-Бурэд его проводил,
Благополучия пожелал.
Едут они, где сыро и холодно,
Едут они, где сухо и жарко,
Едут они через землю воронов,
Едут они через землю жаворонков.
Хотя реки бывают длинными,
Но до моря все равно добираются,
Хотя родная земля за горами-долинами,
Но все равно приближается.
Доезжают они до вечного моря Манзан,
Которое Абай Гэсэр водопоем сделал,
Доезжают они до великой долины Моорэн,
Которую Абай Гэсэр пастбищем сделал.
Доезжают они до великой реки Хатан,
Доезжают они до дворца Абая Гэсэра.
Абай Гэсэр в золотой бубен бьет,
Северные народы собирает.
Абай Гэсэр в серебряный бубен бьет,
Южные народы приглашает.
На берегу великого моря Манзан,
На краю великой долины Моорэн,
Где трава растет выше колен,
У истоков великой реки Хатан
Всех торжественно он встречает,
Всех обильно он угощает.
Саргал-Ноен, его дед и дядя
Говорит, на победителя глядя:

— Удалых баторов и сыновей
Из чужих краев здоровыми мы встречаем,
Боевых прекрасных коней
Из тяжких боев оседланными встречаем,
Возвращается прекрасное время,
Да забудет нога про стремя.
Да забудут глаза и руки
Про каленые стрелы и луки.
На просторы алтайских пастбищ
Мы коней попастись отпустим,
На раздолье саянских пастбищ
Мы коней погулять отпустим.
Золотые столы накроем,
Вкусную пищу на них поставим.
Серебряные столы накроем,
Крепкие напитки на них расставим.
Мяса-масла поставим — горы,
Архи-арзи подадим — озера.
Угощаясь яствами разными,
Друг друга люди целуют.
Восемь дней они празднуют,
Девять дней они пируют,
На десятый день опохмеляются,
Но по домам еще не разъезжаются,
Снова празднество продолжается.
Так Голубых озер птица
К камышам и к воде стремится.
Так батор, одолев дорогу,
Возвращается к родному порогу.