1. Главная
  2. Книги
  3. Народное творчество
  4. Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года)
  5. Страница 30
Выбрать главу
Восемь дней они пируют, На девятый опохмеляются. На десятый готовят коней и сбрую, В дальний путь собираются.
Но Тумэн-Жаргалан вздыхает, Себе на уме, Никто не знает, Что у женщины в голове. Не хочет она, чтоб Гэсэр Удалой Возвращался в пределы родной страны, Вот вернутся они к себе домой, А там у Гэсэра еще две жены. А здесь, пусть черный туман, Пусть чужая, пусть дьявольская страна, Да зато Тумэн-Жаргалан Единственная у Гэсэра жена. Но печали своей жена не показывает, Притворяется доброй и ласковой. Мужу всячески угождает, Мужа всячески угощает. Но собравши особые травы, Подмешала в еду отраву.
У Абая Гэсэра разом От еды замутился разум. Свою левую руку От правой не отличает. Свою правую руку От левой не отличает. Все что с детства знал — позабыл, Все что взрослым узнал — забыл. Отличаться он стал Тупостью, Говорить он стал — Глупости. Вместо умных слов, Начал чушь нести, Послали его коров Да телят пасти.
В это время три сестры Абая Гэсэра, На небе живя, прислушиваются в тревоге, Что-то не видать нигде их брата Гэсэра. Ни в лесу, ни дома, ни на дороге. Открывают они Небесную квадратную дверь, Осматривают они Белесую земную твердь. На небосвод они синий вышли, Смотрят вниз они с неба высокого, Что-то дыханья брата не слышно, Копыта коня его не цокают.
Осматривают они землю тщательно, Прислушиваются внимательно. И видят, что в восточной стране, Где все наизнанку вывернуто. Видят, что в туманной стране, Где деревья с корнями выдернуты, В стране бестравной, в стране бесславной, В стране холодной, в стране бесплодной, Брат их Свою левую руку От правой не отличает. Свою правую руку От левой не отличает. А в глазах у него — темно, А живот у него — распух, Он уже не батор давно, Он — обычный бедный пастух. Вместо умных слов Он чушь несет. Овец, коров Да телят пасет.
Три родные сестры пригорюнились, Три родные сестры приготовились. Обернулись они все птицами, А одна из них стала кедровкой. А вторая стала синицей, А третья кукушкой ловкой. Вот на землю они несутся, Летают они над лесами, У братца, коров пасущего, Мелькают перед глазами.
А брат их похож на ребенка, Бегает, развлекается, Тянется к птицам ручонками. За птицами он гоняется, Но птицы его обманывают, Перед носом крыльями машут, Птицы его заманивают, Чтобы от дома ушел подальше.
Заманили его далеко, Он бежит за ними, шустер. Тут они в мгновенье ока Снова приняли вид сестер. Эржэн-Гохоон — сестра На решенья была быстра. По правой щеке она брата ударила, Весь желудок у него вывернуло. По левой щеке она брата ударила, Черной отравой брата вырвало. Можжевельником из десяти лесов Сестры его окурили, Водой из девяти родников Сестры его умыли.
Абай Гэсэр, окурен и облит, Вернул себе и разум и облик. А сестрицы, как их и не было, Упорхнули опять на небо.
Понял Гэсэр, Каким он бесправным был. Понял Гэсэр, Кто его отравой поил, Сильно он рассердился, Надул он щеки, Брови его зашевелились, Торчат, как щетки.
Тумэн-Жаргалан, красотку, За волосы он хватает, В руке его правой — плетка, Больно она стегает. Он и так повернет жену и этак, И еще хлестнет, напоследок. После отдыха-перекура, Начинает стегать сначала, До тех пор порол ее, дуру, Пока на сердце не полегчало. Да рука начала неметь, Да жена начала реветь. — А теперь, — приказал ей строго, — Собирайся со мной в дорогу.
Чтобы пища была в пути, На ночлегах чтоб был огонь, Не скользя, чтобы мог идти Бэльгэне, дорогой мой конь. Чтобы сбруя была вся новая, Чтоб к утру было все готово.
Из дворца Абарги, возмушенья полон, Рано утром Гэсэр на улицу вышел. Все что было крышей, он сделал полом, Все что было полом, он сделал крышей. Словно гальку морскую, в сумки Серебро он сыпать велел, Соболей да бобровые шкурки Он в мешки набивать велел. Наизнанку он все тут вывернул, Что ему на глаза попало. Даже гвозди он все повыдергал, Даже доски переломал он.
Всех телят, что в горах паслись, Он с собой в дорогу забрал. Табуны, что в степях носились, Впереди себя он погнал. Очаги, что всегда дымились, Он развеял и растоптал, А людей, что жили-плодились, По урочищам разогнал. На долину мгла опустилась, Жизнь в долине остановилась. Там, где жизнь текла говорливо, Расплодилась теперь крапива. А где смех раздавался, тут Лишь колючки теперь растут. А где песни певались рьяные, Встали заросли из бурьяна. А где в души лилась теплынь, Вырастает теперь полынь.
Всюду они торчат, как зазубрины, Не заходят сюда изюбри, Даже лоси тех мест избегают, Даже птицы их облетают. На одном только старом дереве Там остался сидеть ворон древний. Чтобы жил он там без товарищей, Чтобы каркал он над пожарищем. Чтобы карканьем он пугал леса, Да еще одна хромая лиса. Все вынюхивает там что-то, бегает, А убить ее там уж некому…
Тогда говорит Гэсэр своей жене: — Больше нечего нам делать в чужой стороне. Лосиная берцовая кость в котел не вмещается, Сердце не перестанет домой стремиться, Эвенки к старому кочевью возвращаются, Жеребенок тянется к матери-кобылице. Возвращается человек к воде, Которую в детстве пил. Возвращается человек к земле, На которой маленьким жил. Собирайся, жена, в дорогу, Мы поедем к родному порогу. Длинна река, Но до моря все равно добирается. Земля широка, Но цель все равно приближается. Все родственники Гэсэра очень обрадовались, Широкие столы красиво накрыли. Гостей созвав, Восемь дней радовались. Угощая всех, Девять дней ели и пили. На десятый день опохмелялись, Прощались, По домам разъезжались. Еще долго потом вспоминали, Что там ели они и пили. Все Гэсэра они прославляли, Все хвалу ему возносили.
Все благие людей пожелания Да услышаны будут. Все великие предков деяния Внуки-правнуки не забудут. Пусть надежды наши сбываются, Предсказания исполняются. Люди будут друг к другу участливы, А народы все будут счастливы.
Перевод Владимира Солоухина.

ВЕТВЬ ВОСЬМАЯ

О ПОБЕДЕ ГЭСЭРА НАД КОВАРНЫМ ЛОЙР-ЛОБСОГОЛДОЕМ

ЧАСТЬ 1

У священного дерева на девяти ветвях Девять свечей горит, Девять сказаний о богатырях, О битве каждое говорит.
В бобра, Промелькнувшего вдалеке, Почему не пустить стрелу? Богатырям на родном языке Почему не пропеть хвалу?
Все походы успешно совершавший, Всех врагов удачливо поражавший И поэтому Удалым прозывавшийся, И поэтому людьми восхвалявшийся, На берегу Мухнэ — широкого моря, На краю Моорэн — широкой долины, В просторной своей земле Хатан Мирно жил Абай Гэсэр хан.
Говорит он однажды, Что все домашнее мясо ему приелось. Говорит он однажды, Что ему дичатины захотелось, Надоела ему говядина, Надоела ему телятина, Захотелось ему лосятины, Оленины да медвежатины. Отложил он все дела и заботы, И стал готовиться на охоту. Решил Гэсэр Удалой Абай Поехать охотиться на Алтай. Тридцать трех баторов своих, Триста тридцать трех воевод своих, Три тысячи триста тридцать трех оруженосцев своих Гэсэр призывает. Велит им Бэльгэна коня седлать, Велит им оружье охотничье брать, День и час отправления называет.
Едут они по таежным склонам, Северной стороны держась. Едут они по каменистым склонам, Южной стороны держась. По тринадцати хребтам они скачут, Дичь выслеживают. По двадцати трем хребтам они скачут, Дичь выстреливают. Добираются они До великой черной тайги, Достигают они Края великой синей тайги. В непролазные дебри углубляются, В непроходимые дебри забираются. Играя ловкостью и силой своей, Охотятся на таежных зверей. Жирного зверя стрелой поражают, Тощего зверя — пропускают. Черного бобра — убивают, Серебристого соболя — добывают, Но зверя в тайге не убывает.
Звериное мясо и пушнину Наваливают они коням на спину. Зверя мелкого, зверя крупного Наваливают на коней, От округлого крупа До навостренных ушей. Навалив зверей этих стогом, Поворачивают они коней к дому. Настрелявши разных зверей, Едут, едут они домой. Видят, младшенький из чертей Черный Лойр-Лобсоголдой, Но уже порядочный изверг, Но уже большой негодяй, На тропу перед ними выбежал, Олененочка догоняя. Он бежал за оленем прытко, А попал коню под копыта, А на этом коне Гэсэр, Возвышаясь горой, сидел.
Ухватил он чертенка за шкирку, Приподнял его над землей. А чертенок боится пикнуть, Лишь бормочет, словно немой. Он впопад-невпопад бормочет, Чтоб его отпустили хочет. А Гэсэр сидит, вопрошая: Ты в горах моего Алтая Много ль добыл изюбрей, коз? Много ль мяса домой отвез? Много добыл ли соболей На просторах тайги моей? Ты азартно ли поохотился, Иль еще пострелять тебе хочется?
Черного Лойр-Лобсоголдоя Взял Гэсэр своей левою рукою, А в руке его правой плетка, Она хлещется очень хлестко. Абай Гэсэр его бьет и бьет, Как сырое дерево его гнет, Как сухое дерево его ломает, Черт живым остаться не чает. Ты запомни, Лобсоголдой, Весь Алтай этот древний — мой. Вся моя здесь вокруг тайга, И в ней места нет для врага. Ты забудь про эти просторы, Не ходи сюда тайным вором. Ты по горным склонам не рыскай, Ты добычи здесь не выискивай. Еще раз попадешься, черт, Будешь в пыль и прах перетерт. А пока быстрей убирайся, Да ловчить, смотри, не старайся.
Чертенок Черный Лобсоголдой Не верит, что ушел от Гэсэра живой. Вверх посмотрит — От радости он смеется. Вниз посмотрит — От злости трясется. Трясется он от зависти и стыда, В сердце его месть и вражда. В сердце его, как угли горят, Месть, вражда, ненависть, яд. Помчался он к началу восточной страны. Где горы черны и степи черны, Где все наизнанку вывернуто, Где деревья с корнями выдернуты, Где скользя над тремя преградами, Пробирается река с тремя водопадами. В страну сухую, в страну бестравную, В страну глухую, в страну бесславную. В страну, где ветер всегда летает, В страну, где солнышка не бывает, В страну, где дождичек не помочит, В страну, где никто ничего не хочет.
После зеленых просторов Алтая, Страшна казалась страна пустая. По этой стране черт Лобсоголдой Катался, метался сам не свой. Ненависть, злость собирал, копил, Яд в себе подогревал, кипятил, Дикий крик испускал — Преисподняя сотрясалась, Страшный вопль исторгал, Вся вселенная содрогалась.
Наконец, Накричавшись к исходу дня. Вскочил он на железно-синего коня И помчался в ослеплении сам не свой За советом к сестре своей Енхобой. Поехал к сестре он жаловаться, Поехал к сестре он печалиться. — Помоги, — говорит, — пожалуйста, Ты над нами, — говорит, — начальница.— Три дня он ей все рассказывал, Синяки и рубцы показывал. — Ведь Гэсэр на коне как гора сидит, А я верчусь вокруг копыт. Из-за того, что я мал, Надо мной смеялись. Из-за того, что я слаб, Надо мной издевались. Меня измяли, меня избили, Хорошо, живого хоть отпустили. А они, довольные, удалились. Так где же, сестра моя, справедливость? Когда же месть свою совершу, Когда же спесь я с него собью, Когда же так его накажу, Чтобы он проклинал судьбу свою?
Месть моя будет — тройная месть. У Гэсэра жена красавица есть, Зовут ее Урмай-Гоохон, Любит ее больше жизни он. Эту красавицу я у него отниму, Как свою жену ее обниму. Сделаю ее своей законной женой, Будет она жить не с ним, а со мной.
Кроме того, Земли его прекрасно-алмазные, Превращу я в земли червивые, грязные, Будут ползать там змеи железные, Всех людей его истреблю я болезнями. Истреблю их мором, холерой, язвами И другими напастями разными. Я не буду его щадить, беречь, Пока яд меня перестанет жечь. Пока обида моя не рассеется, Пока ненависть не растеплится. Пока месть моя не насытится, Пока честь моя не очистится.
Говорит сестре: «Моя боль остра. Помоги ты мне отомстить, сестра. Видишь, я у тебя в ногах лежу, Видишь, я у тебя сапоги лижу. Ты сестра наша старшая, Ты сестра наша мудрая, Месть исполнится страшная, Уж тебя не забуду я…»
Отвечает старшая сестра Енхобой: — Все, что задумано и сказано тобой, Все это складно, все это верно, Другое скверно. Ведь сила двух рук Гэсэра Четырем поднебесным силам равна. Сила двух ног Гэсэра Четырем преисподним силам равна. Сила груди Гэсэра Четырем неземным силам равна. Число его превращений — двести, Число его волшебств сто и два, А ты мечтаешь, братец, о мести, Тут нужна не сила, а голова. Ведь он от пятидесяти пяти небесных долин На землю спустился, С указанием из пяти священнейших книг На землю спустился. С мудростью для семидесяти мудрецов На землю спустился. С основой для семидесяти языков На землю спустился. От черных замыслов злых врагов Державно-булатный меч он имеет, От нападенья злостно-черных врагов, Сделанный из семидесяти козьих рогов, Сокрушающе-желтый лук он имеет. Если выпустит он свою стрелу в цель, Никто от нее не останется цел. Не поддается он ни стреле, ни мечу, ни ножу, Но послушай теперь, что я скажу.
Живет он с тремя прекрасными женами, Всем довольными, всем ублаженными. И они его нежат, холят, У него завидная доля. Питается он три раза на дню, Наслаждается он три раза в году. Но как бы ни был он сыт и пьян, Есть у него в жизни один изъян. Некого ему на коленях качать, Некого ему около подбородка ласкать. Некого ему на ночь баюкать, Некому ему языком люлюкать. Детей у него что-то не получается, Без потомства он остается. Вот почему Вверх он посмотрит — не улыбается. Вот почему Вниз он посмотрит — не смеется. Так что, Если за дело приняться вовремя, Так что, Если за дело приняться с разумом, Отомстим мы Гэсэру Гордому, Есть для этого дороги разные. Как на старшую сестру, На меня ты надейся, Но и к другим сестрам двум Ты наведайся. Послушай, что тебе посоветует Средняя наша сестра. Послушай, что тебе посоветует Младшая наша сестра. И та и другая — приветливы, И та и другая умом остры, А от меня, чтобы дело начать бы мое, Вот тебе с правой ноги чулок. С правой ноги чулок я снимаю И отдаю я его тебе. В серебряную чашу чулок превращаю Мудрой бабушки Манзан-Гурмэ.
Есть место сухое, печальное, Вода в колодцах — соленая, Гора там стоит песчаная, А склон у нее — зеленый. У подножия этого склона — Дворец, крыльцо со ступенями, Сверкает он весь чистым золотом, Сверкает он весь каменьями. Гэсэр, Из-за того, что некого на коленях качать, Гэсэр, Из-за того, что некого около подбородка ласкать, Гэсэр, Из-за того, что некого на ночь баюкать, Гэсэр, Из-за того, что некому языком люлюкать, Из-за того, что детей у него не получается, Из-за того, что без потомства остаться боится, В этот дворец раз в год отправляется, Чтобы богам всевышним молиться.
В этот дворец, в этот самый день, Надо проскользнуть незаметно, как тень. Прикинуться там святым в одеянии белом, Излучающим сиянье, И сидеть, ничего не делая, Неподвижно, как изваяние.
Гэсэр и три его красивых жены Сюда придти молиться должны. Будут они искренне, без притворства, Просить у неба потомства. Будут они искренне, без затей, Просить у неба детей. В это время ты чашу им покажи, В это время им так скажи:
— Великая бабушка Манзан-Гурмэ, У которой вся сила в ее уме, Все тайны вселенские знающая, Все швы во вселенной сшивающая, Услышала искренние молитвы ваши И прислала меня с этой чашей Для того, чтобы дети у вас родились, Для того, чтобы вы с детьми веселились. От этих слов Гэсэр встрепенется, И к тебе лицом обернется. Ты в это время без лишних слов, Чашу метни Гэсэру в лоб.
Я за всем буду издали наблюдать. Я во всем буду тебе помогать. Снимаю с правой ноги чулок, Чтобы ты отомстить Гэсэру мог, Превращаю его в чашу Манзан-Гурмэ, Отдаю эту чашу, мой брат, тебе. Черному Лойр-Лобсоголдою Очень это понравилось. Сильно он радуется и веселится.
К средней сестре он тотчас отправился, В дверь ее нетерпеливо стучится. Три дня он ей все рассказывал, Синяки и рубцы показывал. Как поехал он охотиться на просторы Алтая, Где звери несчитанные обитают, Где наполнена жирной дичью тайга, Называют ее Хуха. Как бежал за оленем прытко, Да попал коню под копыта, А на этом коне Гэсэр, Возвышаясь горой, сидел.
— Из-за того, что я мал, Надо мной, — говорит, — смеялись. Из-за того, что я слаб, Надо мной, — говорит, — издевались. С тех пор в сердце моем горят Месть, вражда, ненависть, яд.
~ 30 ~