Выбрать главу
Дальше идут они в пределы чужой земли, Но далеко они не ушли. Лежит на пути у них ров-канава, А в ней до краев кипящая лава. Все тут бурлит, Все тут дымит. Синие огни над лавой витают, Огненные брызги до неба взлетают. Даже исполинская птица Тургак Не пролетела бы здесь никак. Даже божественный конь аргамак Не перескочил бы через лаву никак. Смотрит Заса-Мэргэн поверху, Ищет прохода и не находит Смотрит Заса-Мэргэн понизу, Ищет прохода и не находит. Направо обойти он лаву пробует, Нет пути. Налево обойти он лаву пробует, Нет пути. А ведь надо идти. Очень он рассердился, Сильно надул он щеки, Брови его зашевелились, Торчат, как щетки. Но был Заса-Мэргэн батор запасливый, Достает он в этот миг из-за пазухи Красный камень волшебный свой Под названием «Громовой». Красный камень он в рот кладет, Зубами белыми его разгрызает. Крошками от камня в небо плюет, Грома и молнии вызывает.
Девять дней грохотали грозы, А потом начались морозы, А потом повалили снега, А потом замела пурга. Все вокруг померзло, ПОЖУХЛО. Лава огненная потухла. Лава огненная остыла, Все тут стало как раньше было На коне скакать, иль пешком идти Во все стороны есть пути. Двинулись баторы в пределы чуждой земли, Но недалеко ушли.
Перед ними широкое море Расплеснулось вдруг на просторе, Но не блестит это море волнами гладкими, А кишит это море червями гадкими, Червями желтыми и вонючими, Червями толстыми и ползучими. Даже царственный аргамак Не перескочил бы моря никак… Даже самый лучший батор Не преодолел бы этот простор. Смотрит Заса-Мэргэн поверху, Возможности пройти не находит. Смотрит Заса-Мэргэн понизу, Возможности пройти не находит. Направо обойти море он пробует, Нет пути. Налево обойти море он пробует, Нет пути. Нету морю никакого обхода, Нету в море мелкого брода. Измучился Заса-Мэргэн, рассердился, Надул он щеки. Брови его зашевелились, Торчат, как щетки.
Но был Заса-Мэргэн батор запасливый, Достает он в этот миг из-за пазухи Книгу желтую, исполинскую, Книгу древнюю, праматеринскую. Имеющей власть правой рукой Он праматеринскую книгу листает, Имеющей силу левой рукой Праотцовскую книгу листает. Листает он ее при свете луны, Все буковки в книге ему видны, Листает он ее при солнечном свете, Каждая буковка на примете. Пальцем он по книжным страницам водит, Нехорошие вести в книге находит. Очень плохо книга вещает, Червивое море переходить запрещает. Перейти-то море и перейдешь, Да за морем гибель себе найдешь. Если все небожители Пятидесяти пяти небесных долин, Выручать Гэсэра придут, как один, До изможденья они измучаются, Но ничего у них не получится.
Так книга священная, книга заветная Выручать Гэсэра идти не советует, Море желтое переходить запрещает, О нехорошем книга вещает. Заса-Мэргэн священную книгу закрыл, Очень он опечален был. Очень был Заса-Мэргэн огорчен, Не понимает, что бы все это значило. Большим удивлением удивлен, Задачей большой озадачен.
Значит, Задуманное не осуществится, Значит, Начатое не закончится, Не придется с чертом сразиться, Хоть сразиться с ним очень хочется. Не закончится то, что начато, Брат с женой в плену остаются. Вверх посмотрит он — чуть не плачет, Вниз посмотрит он — слезы льются. На душе и на сердце горе, Но таков судьбы приговор. От червивого, гадкого моря Поворачивает батор. Вместе с ним повернуло к дому И все воинство, им ведомое: Тридцать три батора славных, Триста тридцать три воеводы главных, Три тысячи триста тридцать три оруженосца, С доспехами, сверкающими как солнце.

ЧАСТЬ 2

Как бы ни была длинна река, До моря все равно добирается. Дорога как бы ни была далека, Но цель все равно приближается. Возвращаются они в долину Моорэн, Приближаются они к морю Мухнэ-Манзор. Где жил во дворце, среди прочных стен До недавних пор Абай Гэсэр хан. Здесь вода, Которую он в детстве пил, Здесь земля, На которой он с детства жил. Всех баторов, все свое воинство, Хоть вернулись они без доблести, Поблагодарил он за верность и службу И по домам распустил их тут же.
А сам помчался дорогой длинной К пятидесяти пяти небесным долинам. Полетел он с думой большой в уме Прямо к бабушке Манзан-Гурмэ. К ней, сидящей С серебряной чашей в руках. К ней, следящей За всеми звездами в небесах. К ней, опирающейся На множество горных вершин. К ней, Все швы во вселенной сшивающей. К ней, Все тайны вселенной знающей.
Прилетел он к ней, на помощь надеется: «Что же это на свете делается? Враги Тринадцати подопечных наших ханов рассвирепели, Враги Семидесяти трех народов наших совсем обнаглели. Ненависть свою распалили, Мстительность свою возбудили. Особенно отличился Лобсоголдой, Этот чертенок хитрый и злой. Наш Гэсэр уж не Гэсэр, а осел бессловесный, Содержится Лобсоголдоем в сбруе железной, Лобсоголдой его до костей пробивает, Черные камни таскать заставляет. Черный пот с осла безотказного льется, А Лобсоголдой глядит и смеется. Пена белая с осла летит хлопьями, А осел лишь ушами хлопает. Достаются ему лишь побои за все труды, Но и это бы — полбеды. Нет границ у черного зла, Хуже там происходят дела. Дом Гэсэра собой украшавшую, Зеркала красотой своей наполнявшую, Солнцеликую нашу Урмай-Гоохон Ласкает и щекочет Лобсоголдой, И день и ночь потешается он С красавицей нежной и молодой. Конечно, стерпеть такое нельзя, Спустился я на землю, летя и скользя,
Избавить двух наших младших От мучений позорных и страшных.
Но по дороге книгу я достал исполинскую Праотцовскую, праматеринскую, Стал я эту книгу листать, Стал я эту книгу читать. И увидел, что эта книга заветная, Гэсэра выручать — не советует. Ты, На тысячи небожителей опирающаяся, Ты, Всеми швами вселенной распоряжающаяся, Ты, Сидящая в руке с серебряной чашей, Ты, Заступница и надежда наша, Ты, Эту книгу сейчас возьми И что нам делать, нас вразуми».
Манзан-Гурмэ священную книгу берет, Листает спереди назад и сзаду наперед. Листает она ее при свете луны, Все буковки ей видны. Листает она ее при солнечном свете, Все буковки на примете. Пальцем она по книжным страницам водит, Нехорошие вести в книге находит. — Да, — говорит. — Лобсоголдой слабенький Взрослым стал, силу набрал. — Да, — говорит,— Гэсэр наш маленьким и плаксивым стал. Стал он маленьким, как ребенок, Только что из пеленок. Матушка Манзан-Гурмэ даже вздрогнула: Что за строчки такие вздорные! После этого, что есть силы, Вселенную за края она схватила. Начала ее трясти и качать, Начала ее качать и трясти. Начали ветры на земле крепчать, Начали тучи на небе расти. Горы все задрожали, Скалы — задребезжали. Море расплескалось, Бури разбушевались. На черную землю Хонин-Хото, Где солнышка не видал никто, На землю сохлую, На землю дохлую, На землю безлистую, На землю мглистую, На землю пустынную, На землю постылую, Где жизни каждый живущий не рад, Посыпались с неба дождь и град. Под этот дождь и под град небесный Попал Гэсэр — осел бессловесный. Был этот дождь ему — добрый знак, Напился и ободрился бедный ишак. И даже Лобсоголдоя он так лягнул, Что тот коленку едва разогнул.
Потом, Когда вселенную потрясла и покачала, Бабушка Манзан-Гурмэ так сказала: — Тот, кто осилил бы дьявола черного, Еще не появился среди неба просторного, На земле же такой человек имеется, Но не на баторов нам надо надеяться. Победит его слабая с виду женщина, Так священной книгой завещано.
Тут бабушка Манзан-Гурмэ, чей ум остер, Призывает трех Абая Гэсэра сестер. Призывает сестер, сажает их рядом. Рассказывает сестрам, что делать надо. Чтобы три коровьих кишки искусно Наполнили они пищей самой вкусной. Чтобы преобразились они в трех проворных птиц И полетели скорее на землю вниз. Да чтобы в виде трех птиц Онголи Полетели они в пределы земли. В трех птиц Онголи три сестры превращаются, На землю вниз они устремляются.
Спустились они в долину Моорэн, Оказались они около моря Мухнэ-Манзор, Где жил во дворце, среди прочных стен Когда-то их брат Абай Гэсэр хан. Здесь вода, Которую он в детстве пил, Здесь земля, На которой он с детства жил. Оказались они перед его дворцом, Опускаются они на его крыльцо. В золотые ворота они влетают, По дворцовым покоям они порхают.
Прекрасная, молодая Алма-Мэргэн, Живущая без Гэсэра средь дворцовых стен, Трех сестер Гэсэра тотчас узнала, С уваженьем и достоинством повстречала. Золотой стол она накрывает, Пищу вкусную ставит. Серебряный стол она расстилает, Напитки сладкие ставит. Предлагает она им еду и питье, А они ей предлагают угощенье свое. Три коровьих кишки, набитых искусно Пищей особенной, пищей вкусной. — Ты попробуй, — говорят, — этого мяса, Будешь сильнее с этого часа. Это мясо многолетнее, многодавнее, Нашей матушкой Манзан-Гурмэ данное.— Алма-Мэргэн от всех трех кишок поела И как будто бы опьянела.
А три сестры говорят-рассказывают, Все завязанное развязывают. Рассказывают они про землю Хонин-Хото, Где солнышка не видит никто. Про землю сухую, Про землю глухую, Про землю безлистую, Про землю мглистую. Где одна лишь река под тремя преградами Проскальзывает тремя водопадами. Где все наизнанку вывернуто, Где деревья с корнями выдернуты. Там Бессловесным ослом Гэсэр живет, Камни таскает, колючки жует. Дыханье его прервется вот-вот, Жизнь его оборвется вот-вот. Надо ждать его гибели не с года на год, А надо ждать его гибели со дня на день. Спасать Гэсэра немедленно надо. Но тот, кто осилил бы дьявола черного, Еще не появился среди неба просторного. На земле же такой человек имеется, Не на баторов нам надо надеяться. Победит его слабая с виду женщина, Так священной книгой завещано. Там написано, Что спасти Гэсэра и Урмай-Гоохон От Черного дьявола Лобсоголдоя, Над которыми издевается и насмехается он, Не найти ни витязя, ни героя, Спасти его может только одна Алма-Мэргэн — молодая жена. Так, На тысячи небожителей опирающаяся, Так, Всеми швами вселенной распоряжающаяся, Так, Сидящая в руке с серебряной чашей, Заступница и надежда наша, Когда священную книгу раскрыла И прочитала, что там написано было, Нас, трех сестер, посадивши рядом, Рассказала подробно, что делать надо. Велела она превратиться нам в птиц, Велела она спуститься нам вниз, Велела она три коровьих кишки искусно Наполнить пищей, особенной, вкусной, Которая, вроде бы опьяняет, Но которая сил и храбрости прибавляет. Велела она Найти, Алма-Мэргэн, вас, И передать вам этот наказ. Гэсэра выручить и спасти И в свой дворец его привезти.
Отвечает Алма-Мэргэн, побелев, как мел: — Гэсэр в три раза больше силы имел, Был он меня хитрее, Был он меня мудрее, И то обманул его Черный Лобсоголдой. Как же я-то справлюсь с такой бедой? И хоть вы меня тут напутствуете, И наказ принесли мне свыше, Нужных сил я в себе не чувствую, И отваги в себе не слышу.
Три сестры ее угощать продолжают, Напитки особые предлагают. Подносят они ей Светлый напиток — арзу. Подносят они ей Крепкий напиток — хорзу. Алма-Мэргэн напитки особые пьет, Алма-Мэргэн вдруг с места встает. От арзы Алма-Мэргэн захмелела, От хорзы Алма-Мэргэн запьянела. Кровь ее разгорячилась, Душа ее размягчилась. Развеселилась она, Как двадцать пять человек, Расходилась она, Как сорок пять человек. Вошла в нее сила ста человек, Глаза огнем горят из-под век.
Подбирая длинные волосы, Говорит она твердым голосом: — Тело мое сделалось мощным, Сердце мое сделалось каменным, Не боюсь я теперь ни дня, ни ночи, Не боюсь я теперь огня-пламени. Стала я сильной и властной, Сделалась я безжалостной. Мысли мои теперь — волчьи, Убедиться хочу воочию, Где Абай Гэсэр живет, как в аду, Я его выручать пойду. Дьявол Черный Лобсоголдой Дело будет иметь со мной! Приготовьте мне коня кроваво-рыжего, Позовите ко мне Буйдан-Улаана батора! — С этими словами из комнаты вышла… Начались к походу спешные сборы.
После этого Надевает Алма-Мэргэн Не то, что красиво и модно, Не женские свои безделушки и украшения, А то, что понадобится ей для похода, Что понадобится ей для сраженья, Для черта черного укрощенья. Что для битвы ей будет нужно — Боевое берет оружие, Боевое берет снаряжение. И оделась Алма-Мэргэн и обулась, Перед зеркалом так и сяк повернулась, Где пылинка — ее сдувает, Где соринка — ее счищает. В зеркало, С дворцовую дверь величиной, Алма-Мэргэн погляделась, Хорошо ли она обулась-оделась.
После этого Говорит она трем сестрам вещим: — Будьте радостны, будьте счастливы вечно. А я поеду по вашему знаку Убивать Лобсоголдоя-собаку.
Три сестры ей в ответ желают удачи, Все закончить успешно, что будет начато. В той земле чужой, отдаленной, Чтоб судьба была к ней благосклонной, Чтоб она своего добилась И домой к себе возвратилась. Так друг друга они любили, Так друг друга благословили. Как следует Алма-Мэргэн снарядилась, Как следует оделась, обулась. Перед зеркалом она покрутилась, Так и сяк перед ним повернулась.
После этого, Изящным движением Открывая перламутровую дверь, Наружу она выходит теперь. Плавными движениями, Не уронив ни пылинки с ног, Перешагивает она мраморный хангайский порог. С озаряющим землю лицом Выходит она из дворца на крыльцо. Крыльцо это так построено, Что не слышно его под пятками. Крыльцо это так просторно, Что пастись бы там кобылицам с жеребятками. Легкими движениями, без суеты, По ступенькам серебряным с высоты, Ни разу на лестнице не оступясь, Идет она туда, Где резная, серебряная коновязь. Туда она плавно вышла, Где стоит ее конь кроваво-рыжий. Красно-шелковый повод от коновязи Неторопливо она отвязывает, Этого повода полукруг Берет она в левую руку. А кнут с рукояткой из красного дерева В правой руке она держит. Ногу в чисто серебряное стремя она продела, В якутско-серебряное седло устойчиво села. После этого, У повода правую сторону натянув, А левую сторону ослабляя, Морду коня в нужную сторону повернув, Она его по солнышку направляет, Скачет с ней вместе опора опор, Верный Буйдан-Улаан батор. Батора этого молодого и мощного Взяла она спутником и помощником.
От дворца отдаляется конский скок, Поехали они на восток. Поехали они в страну Хонин-Хото, Которой из них не видал никто. Летят они не низко не высоко, Летят они как ястребы-соколы. Не стрелы выпущенные свистят, Не камни брошенные шуршат, Два коня один за другим подряд, Выше гор и лесов над землей летят. Через горы древние они перемахивают, Через верхи деревьев они перескакивают. Хоть длинна река, Но до моря все равно добирается, Хоть дорога и далека, Но цель все равно приближается. Вот родная земля Уж кончается. Вот чужая земля Начинается.
То жара им в лицо, то дует метель, Из Алма-Мэргэн выходит весь хмель. По сторонам оглядывается она, Не понимает, что б это значило. Большим удивленьем удивлена, Задачей большой озадачена.
Сидит она в седле еле-еле, Становится ей тревожно и страшно. — Куда это мы едем? — У спутника она спрашивает. Буйдан-Улаан батор, Болура — небожителя первый сын. — Скачем мы, — говорит, — превыше гор, Дальше лесов, дальше пустынь. — Скачем мы, — говорит, — в направлении востока, Во владенья Лобсоголдоя жестокого. Едем мы его победить — извести, Нашего Гэсэра из неволи спасти, Едем мы по наущению трех сестер, С благословения бабушки, чей ум остер.
У Алма-Мэргэн сердце замерло, Чуть не падает она замертво. Испугалась она очень сильно У Буйдана-Улаана она спросила: — Но разве справлюсь я, слабая женщина, С Лобсоголдоем, чертом зловещим? — Говорит Алма-Мэргэн, побелев как мел: — Гэсэр в три раза больше силы имел, Был он меня хитрее, Был он меня мудрее, И то обманул его Черный Лобсоголдой. Как же я-то справлюсь с такой бедой? И хоть сестры меня напутствовали И наказ принесли мне свыше, Нужных сил я в себе не чувствую, И отваги в себе не слышу.
Конь кроваво-рыжий вперед несется, Алма-Мэргэн в седле трясется. Ничего она впереди не видит, Из седла вот-вот выпадет. Буйдан-Улаан батор головой качает, — Ну, — говорит, — женщины, ну, — говорит, — и дела. О чем же думала ты вначале, Зачем же сестрам клятву дала? Подбирая длинные волосы, Говорила ты твердым голосом: «Тело мое сделалось мощным, Сердце мое сделалось каменным, Не боюсь я ни дня, ни ночи, Не боюсь ни огня, ни пламени, Стала я сильной и властной, Сделалась я безжалостной. Дьявол Черный Лобсоголдой Дело будет иметь со мной!»