Был послан для этого Мангелай-великан,
Все он сделал, как велел командир и хан,
До озера белого доскакал,
Саргала-Ноена в камышах отыскал,
Стрелой железной его убил,
Руку и голову ему отрубил.
Голова пошла на прекрасный кубок,
В кнут превратился руки обрубок.
В это время
Урмай-Гоохон, солнцеликая красавица,
Что на зеркальной телеге на чужбину скачет,
Вверх на небо посмотрит — печалится,
Вниз на землю посмотрит — плачет:
«Хара-Зутан, душа его черная,
Меня несчастную погубил,
На веки вечные опозорена я,
Белый свет мне теперь не мил,
Но, так и быть, куда вы хотите
Меня от родины увозите,
Все мученья приму не глядя,
Жаждой-голодом уморенная,
Лишь отдайте мне голову дяди,
Бело-мудрого Саргала-Ноена».
Между тремя шарайдайскими ханами
Пошли споры-раздоры выспренние.
Кто говорит, что слова у нее обманные,
Кто говорит, что слова у нее искренние.
Один скажет веское слово,
А другой в ответ скажет пять,
Кто говорит: «Надо отдать ей голову».
Кто говорит: «Нельзя ее отдавать».
Кто говорит: «А что случится?
Голове на место не воротиться.
Мы уж держали ее в руках,
Мы уж ее, между прочим,
У наших воинов на глазах
Ремнями к седлу приторочили.
Саргалу-Ноену
Урмай-Гоохон невестка,
В руках у нее
Голове этой самое место.
Пусть она немного потешится,
В пути тяжелом — развеселится.
А нам тут бояться нечего,
Голове на место не воротиться».
Поспорили они еще немножко,
Еще немножко они побурчали,
И пленнице, похожей на красное солнышко,
Голову Саргала-Ноена отдали.
Как взяла Урмай-Гоохон голову дяди в руки,
На лице ее отразились муки.
Очень дядю она жалела,
И тотчас же взялась за дело.
Водой
Из девяти живых родников
Голову она тотчас же омыла.
Дымом
От девяти можжевеловых кустов
Голову она окурила.
Произносит она заклинательные слова,
Чтобы летела омытая и окуренная голова
К бабушке,
Сидящей с серебряной чашей в руках.
К бабушке,
Следящей за всеми звездами в небесах.
К бабушке,
Опирающейся на множество небесных вершин.
К бабушке,
Обозревающей множество небесных долин.
К бабушке,
Звездные книги читающей.
К бабушке,
Все швы во вселенной сшивающей.
К бабушке,
Держащей все тайны в уме,
К великой бабушке Манзан-Гурмэ.
После этого
Урмай-Гоохон на глазах у всех
Бросила оживленную голову вверх,
Полетела голова, зашуршала,
Полетела голова, засвистела.
Ни одна рука ее не достала,
Ни одна стрела за ней не успела.
А та стрела, что успела,
Пролетела мимо и не задела.
Бойцы-лихачи,
Стрелки-меткачи,
Израсходовав все стрелы железные,
Опустили луки свои бесполезные.
А голова,
Поднимаясь со свистом вверх,
А голова,
Пролетев через тридцать небесных сфер,
Оказалась на коленях у бабушки Манзан-Гурмэ,
У которой вся сила в ее уме.
От неожиданности бабушка вскрикнула, она
Не поймет, что бы это значило
Большим удивленьем удивлена,
Задачей большой озадачена.
Движеньем властной правой руки
Материнскую книгу она открывает,
Прекрасными пальцами правой руки
Священнейшую книгу она листает.
Смотрит она в книгу при солнечном свете,
Каждая буковка на примете.
Смотрит она в книгу при свете луны,
Все буковки до одной видны.
С первой страницы прочитывает до середины,
С середины прочитывает до конца.
Все через эту книгу ей видно,
Удивленье не сходит с ее лица.
Видит она,
Что в долине Моорэн,
Видит она,
Что в долине Хатан,
Где живет во дворце среди крепких стен
Абай Гэсэр, богатырь и хан,
Там где песенки жаворонков
Слышатся спозаранку,
Там ручьи текут от крови красны.
Там у дальней горы и у ближней
То ли спят, то ли стрелами сражены,
Тридцать три батора лежат неподвижно.
Бывшие всадниками и стрелками
Лежат они изваяниями каменными.
Видит она разоренье от края до края,
А сам Гэсэр охотится на Алтае.
Видит она,
Что шарайдаи,
Желтой долиной владеющие,
Видит она,
Что троеханы,
Бесчисленных подданных имеющие,
Огромны, всесильны, разъярены
Открыли двери войны.
Привели они в долину войска свои,
Кишащие, как муравьи.
Видит она
Через книгу, как через окошко,
Что похожую на красное солнышко,
Совершенную от сияющих глаз до округлых колен,
Урмай-Гоохон увозят в плен.