Вдруг
Крик из огня,
А потом еще:
— Спасите меня,
Горячо! Горячо!—
Хара-Зутан с душою черной
Выскакивает из огня живой, а не мертвый.
— Нет, — говорит Гэсэр,—
Мертвые не воскресают,—
И опять притворщика в огонь бросает.
Подпаленный и подгоревший
Выскочил Хара-Зутан быстрее прежнего.
— Нет, — говорит Гэсэр,—
Дважды не воскресают,—
И опять хитреца в огонь бросает.
Подгоревший,
Скорчившийся, искривившийся,
Мертвецом из хитрости притворившийся,
Выскочил из огня Хара-Зутан,
Перед Гэсэром на землю, в ноги упал.
— Подожди, — кричит, — подожди.
Пощади, — кричит, — пощади.
Больше не буду душой кривить,
Больше не буду зла творить.
Пощади меня,
Ты не жги меня,
Все же мы, как-никак — родня.
У Гэсэра вся злость ослабла.
Говорит он дяде: «Ну, ладно,
Только если еще узнаю
Про тебя я…
Душа родная…
Убирайся!
Я мстить не стану».
Отпустил он Хара-Зутана.
Вновь Хара-Зутан на свободе.
Так рассказывают в народе.
После этого Абай Гэсэр Удалой
Возвратился к себе домой.
Золотой он стол накрывает,
Редкие яства ставит.
Серебряный стол расстилает,
Крепкие напитки ставит.
Угощает себя арзой,
Угощает себя хорзой.
После этой арзы-хорзы
Повторяет он все азы,
Вспоминает он прошлое, дальнее,
Вспоминает дела недавние,
Начинает он от корней,
Добирается до ветвей,
Начинает он от ветвей,
Добирается до корней.
Мужчина, родившись,
Думает, кого ему захватить.
Женщина, родившись,
Думает, кем захваченной быть.
Вспомнив все, восклицает в горести он:
— А где же моя Урмай-Гоохон?
Я тут вкусно ем,
Я тут сладко пью,
Почему же я не еду
Жену выручать свою?
Я тут сладким вкусное запиваю,
А жена в плену сидит, изнывая.
Сильно Абай Гэсэр рассердился,
Сильно надул он щеки,
Кровью красной налился,
Брови торчат, как щетки.
Встал, поднялся могучий витязь,
Ну, шараидаи, теперь держитесь
Отложил Гэсэр все заботы домашние,
Стал готовиться он на битву страшную.
Приказал Гэсэр первым делом,
С гладкой шерстью и крепким телом,
С ногами тонкими,
С костями звонкими,
С сухожилиями упругими,
С копытами круглыми,
Привести гнедого, под цвет огня,
Бэльгэна — любимейшего коня.
Потник шелковый по спине коня Гэсэр расстилает,
Седлом из якутского серебра коня седлает,
Складчато-серебряный надхвостник,
Чтобы седло вперед не скользило,
Через круп перебрасывает,
Пластинчато-серебряный нагрудник,
Чтобы седло назад не скользило.
Через грудь перетягивает,
Десятиремешковую подпругу застегивает,
Двадцатипряжковую подпругу прилаживает,
По крупу коня похлопывает,
По крутой шее коня поглаживает.
Красный повод к луке седла привязывает,
Красное кнутовище за подушку седла затыкает,
Так коня он в путь собирает.
Мнется красный конь, серебром рябя…
Теперь остается приготовить себя.
Красивое снаряженье коню пристало,
Надо чтобы и на Гэсэре оно заблистало.
После этого,
Сшитые из семидесяти изюбревых кож,
Плотно-черные штаны
Гэсэр натягивает,
После этого,
Со вставками из рыбьих кож,
Свободно-черные унты
Ступнями своими растягивает,
Ярко-шелковую накидку
На плечи накидывает.
Семьдесят сверкающих медных пуговиц
Силой пальцев своих застегивает.
Серебряно-винтовой кушак
Вокруг себя опоясывает,
Его оставшиеся концы
Аккуратно с боков запихивает.
И оделся Гэсэр и обулся,
Перед зеркалом так и сяк повернулся,
Где пылинка — ее сдувает,
Где соринка — ее счищает.
В зеркало, с дверь величиной,
Гэсэр погляделся:
Хорошо ли он обулся-оделся.