Средний сын, Бухэ-Бэлигтэ,
В путь-дорогу решил отправиться,
Птицу жаворонка поймать,
Чтобы вылечилась красавица.
Он достал свой лук и колчан,
Поскакал, сквозь рассветный туман,
На отцовском гнедом коне
К неизведанной стороне.
Белый жаворонок исцеляет дочь Солнца
Конь Бэльгэн, скакун удалой,
Между небом летел и землей,
Там, где дали густеют и меркнут,
То как белка мелькал, то как беркут.
Вдруг замедлил он бег торопливый,
Будто сразу почуял усталость:
Там, где с ночью заря расставалась,
Где дрожали ее переливы,
На северо-западе Верхних небес,
Где солнца рассветного
Блещет навес,
Белый жаворонок трепетал,
Трепетал-напевал, взлетая,
Наизусть две страницы читая:
На спине у него — золотая
И серебряная — на груди.
Погляди, богатырь, погляди,
Эта птица не просто ловится:
То былинкой она становится,
То, в пылинку величиной,
В синеве пропадает сквозной.
Но ее изловить готовится
Сын Хурмаса, Бухэ-Бэлигтэ.
Богатырь, свой стан наклоня,
На развилке дорог небесных
Останавливает коня.
Он у предков помощи просит:
Вызывая сверканье огня,
Он заклятие произносит
Над хангайской черной стрелой.
Вызывая тяжелый дым,
Над ее опереньем густым
Причитание произносит:
Пусть, пернатая, счастье приносит,
Пусть стрела как следует прянет,
Но чудесную птицу не ранит,
Чтоб живым трепетанием тело
Трепетало, чтобы в глазки
Наконечника птица влетела!
Принялся богатырь за дело.
Он пустил из лука стрелу.
Поднялась стрела, засвистела,
И пронзила она облака.
«У стрелы быстрота — от стрелка,
У коня — от его седока».
Так подумал он, выжидая…
Засвистела стрела Хангая,
Возвратилась назад стрела
И, охотника радуя смелого,
В наконечнике принесла
Птицу — жаворонка белого,
Невредимого и целого!
Сын Хурмаса, Бухэ-Бэлигтэ,
Средний сын, что был краснолик,
Утверждает: «Я цели достиг!»
Восклицает: «Сделано дело!»
На отцовском гнедом коне
До родного домчался предела.
Вот и коновязь золотая.
Вот и бабка Манзан-Гурмэ
Возвышается, восседая,
С чашей разума и добра,
Сотворенной из серебра,—
Над пятьюдесятью пятью
Небесами глава-владычица,
Утвердившая волю свою,
Чтобы мудрость могла возвеличиться!
Богатырь пред ней предстает,
Молча бабке своей подает
Птицу — жаворонка белого,
Невредимого и целого!
Бабушка Манзан-Гурмэ,
За старанье благодаря,
Похвалила богатыря.
А затем от недуга-врага
Белым жаворонком Азарга
Начала царевну лечить.
С дивной птицей, дарующей милость,
Над Наран-Гохон наклонилась,
Приложила к спине спиной,
И к груди — другой стороной.
Белый жаворонок Азарга
Исцеленье приносит больной,
Будто всасывает в себя
Яд болезни ее затяжной.
Перестала кашлять царевна,
Поправляется каждодневно:
День за днем и за ночью ночь
Крепнет Солнца юная дочь,
А болезнь убирается прочь!
И седая Манзан-Гурмэ
Весела всей великой душой,
Рада радостью самой большой,
Птицу — жаворонка Азарга,
Благодарная, освятила
Долговечным своим молоком
И на волю, ввысь отпустила,
И увидели все кругом,
Что царевна юная снова
Весела, красива, здорова,
Что на Западном небе опять
Храбрецы — пятьдесят и пять —
Стали радостно жить-поживать,
А воители неба Востока
Стали западным издалёка
Битвой-местью грозить-угрожать.
Хан-Хурмас отправляется на охоту
Дальше сказывается сказ.
Произнес как-то слово Хурмас,
Повелитель богатырей:
«Что мне мясо баранье и бычье?
Мне другой захотелось добычи —
Поохочусь на диких зверей.
Погляжу на стада-табуны,
На людей мне подвластной страны,
Погляжу на свою державу,
А потом, говорит, на славу
Я устрою охоту-облаву».