В обычной беседе для настоящего места мало. Больше всего времени уделяется анекдотам, планам на будущее, коммуникативным установкам или мнениям. Даже наша собственная ментальная активность не концентрируется на настоящем. Большая часть ее состоит из предвкушений, воспоминаний, фантазий и подходящих случаю игр. Мы, Гештальт-терапевты, смотрим на подобное с подозрением.Ведь каждая из этих активностей составляет нашу легитимную и функциональную способность, а мы почти все время используем такие способности не на функциональные, конструктивные цели или хотя бы на удовольствия, а как эквивалент механических развлечений в виде постукивания пальцами или бездумного рисования. С точки зрения Гештальта, подобные занятия, отвлеченные от настоящего, представляют собой акт избегания настоящего.
Посредством простого приема прекращения любых занятий, кроме ощущения, и терапевт, и пациент вполне могут испробовать верность данного вывода.
Ощущение не делания ничего, кроме внимания к содержанию осознанности, может привести, как при усвоении психоделического вещества, к самоценному контакту с реальностью или к интенсивному дискомфорту. Лишенные наносного, наши отношения к самим себе и к нашему существованию становятся очевидными. Особенно это касается негативных отношений. Можно чувствовать себя стесненно, неудобно, хотеть высказаться или превратить все в шутку; можно чувствовать себя глупо, ощущать свою неинтересность для других. Если так, то не стоит удивляться, почему мы так мало находимся в настоящем и так много в фантазиях и размышлениях. Если мы пережили урок осознанности как неприятный или болезненный, нам не составит труда принять, что тенденция жить в прошлом, в будущем или в абстракции способствует избежанию такого дискомфорта.
Есть особое переживание, к которому часто ведет суппрессия (подавление) избегания и которое в Гештальте считается особенно важным - ощущение несущественности.
Говорить об ощущении несущественности - это в некотором роде терминологическое противоречие, поскольку ощущение всегда подразумевает существенное. «Несущественность» представляет собой некое замкнутое пространство, куда стекаются поверхностные личностные игры и где нет места самосознанию. У «несущественного» имеется иллюзорное качество, подобное тем, что сопутствуют негативным чувствам, о которых мы говорим выше. Стыд, вина и тревога, например, не являются чистым переживанием действительности, это результат отношений, которые мы противопоставляем действительности, отвергая или сопротивляясь ей, боясь ее. Точно так же ощущение несущественного или пустоты является тем состоянием, в котором мы судим поверх себя, вынося вердикт: «Не достаточно». Несущественность, простота, бессмыслица, тривиальность - вот переживания, в которых мы не прекращаем измерять свои ожидания или стандарты, которыми мы мерим реальность. Их корень не в чистом осознании, а в сравнении.
Важность этого ощущения несущественного вытекает из наблюдения, что оно представляет мост между избеганием и контактом или, как это выразил Перлс, между фобийными и взрывными пластами личности. Перлс считал эту фазу терапевтического процесса настолько важной, что даже определил Гештальт-терапию как: «Гештальт-терапия есть трансформация пустоты стерильной в пустоту плодородную».
Как это понимать? «Ничто» есть «несущественное», только когда мы стараемся превратить его во что-то. Однажды приняв, что ничего нет, мы обретем все. Ничто превратится в экран, на котором мы сможем увидеть все, на фоне которого свободно задвигаются «фигуры». Поскольку теперь нам не надо творить, все то, что мы делаем, станет нашим творением; поскольку теперь нам не нужно озарение, озарением станет осознание момента; поскольку мы больше не стараемся быть тем-то и тем-то и чувствуем несущественность подобных стандартов, мы понимаем, что мы такие, какие мы есть. Суппрессивный аспект Гештальт-терапии объемлет и общие принципы, и то, что можно принять за индивидуальные (негативные) предписания. Существует закон, приложимый к каждому пациенту, являющийся непреложным для группы, что нельзя потворствовать любой игре, представляющей механизм главного избегания. Об общих принципах и правилах я поговорю в следующей главе.
О принципиальных «ни-ни» в Гештальт-терапии я уже говорил: велеречивость, предвкушение, повествовательность, долженствование, манипуляции.
В данной главе я уже коснулся вопроса будущего и прошлого, однако поговорю о нем более подробно еще, поскольку здесь я только обрисовал тему. О других же вопросах (повествовательности, долженствовании и манипуляции) следует рассказать особо, затронув все следствия и исключения из правил.
I. Повествователъность
Повествователъностъю Перлс считал так называемую «научную игру», точно так же, как религиозную игру - «долженствованием». В терапевтической ситуации наиболее частыми проявлениями данного отношения являются предложение (диагностическое) информации, поиск обычных объяснений, дискуссия по философским или моральным вопросам или по значению слов. Все это вместе с вежливыми клише табуировано в Гештальт-терапии как «многословие». Как говорил Перлс: «"Почему" и "потому что" в Гештальте считаются грязными словами. Они ведут лишь к рационализации и принадлежат ко второму разряду продукции многословия. Я выделяю три разряда подобной продукции: дерьмо цыплячье - это "доброе утро", "как дела?" и т.д.; дерьмо собачье - это "потому что", рационализация, извинения; и дерьмо слоновье - это когда говорят о философии, экзистенциальной Гештальт-терапии и т.д.- как раз этим я сейчас и занимаюсь».
Слово «дерьмо собачье», в частности, в Гештальт-терапии стало термином технического жаргона из-за своей выразительности. Оно указывают на нечто, от чего следует избавиться, что теряет свою весомость при непосредственном переживании.
Действия Гештальт-терапевта часто оказываются довольно неприятными для пациентов, ранее прибегавших к психоанализу или читавших психоаналитическую литературу, где интерпретация считается широким проспектом к истине. Более того, тенденция к поиску облегчения от психологических напряжений через обычные объяснения является естественной для многих. Должны ли мы назвать подобные психоаналитические и спонтанные попытки не иначе, как стерильными играми «прилаживания», как предлагал Перлс?
Лично я убежден в правомерности воздержания от выражения интеллектуальных заключений как о психотерапевтической технике, хотя и не согласен с пренебрежительным отношением многих Гештальт-терапевтов к желанию пациента разобраться на интеллектуальном уровне. Думаю, что это не только совместимо с применением техники, но и более эффективно. Не следует полагать, что «Аристотелевы причинно-следственные игры» всегда является иной техникой избегания (фобийное поведение) в отношении полезности обсуждаемого закона. Достаточно того, что мы знаем, что иногда объяснения являются избеганием. Если так, то когда пациент должен играть в игру Гештальта, где правилами не дозволяются «почему» и «потому что», он раньше или позже дойдет до точки, где почувствует себя неуютно без привычных «костылей». Другими словами, некоторые из его объяснений будут функциональны, а другие - фобийны. И все же, когда его просят полностью отказаться от объяснений, он находит, что иногда не может этого сделать с легкостью и чувствует себя виноватым, пустым, напуганным, начинает «повествовать», а не переживать дискомфорт момента или свою «необходимость» объяснить себя. Если я прав, техника табуирования интеллектуальных формулировок может оказаться подобной проявке фотопленки: высвечиванием того, что иначе осталось бы невидимым. Думаю, что это верно для суппрессивной техники вообще.
Признание эффективности техники отказа от интерпретации не обязательно должно основываться, с другой стороны, на выводе, что все интерпретации стерильны и что желание интеллектуального понимания либо представляет собой симптом, либо отсутствие главного. Уже достаточно того, что мы иногда видим стерильность интерпретации и что ожидание пациента, что данный тип понимания изменит его, является в целом его выбором из бессмысленно долгого окольного пути.