Верстах в двух от скита пани Ирена встретила всадницу.
— Пани Хелена, уж не к старцу ли Варнаве вы так спешите? — Ядовитая улыбка исказила розовые губы Деревинской, а в синих глазах ее загорелись зеленые огни.
— Ах нет! — солгала пани Хелена. — Я еду проведать жену полковника Кричевского.
— На хутор пана Кричевского есть более короткая дорога.
— Та дорога после дождей вязкая, — возразила пани Хелена.
— А вы знаете, какое изумительное открытие я сделала? — Зеленые огни в глазах пани Ирены пожрали всю синеву. — Князь Дмитрий-то — нецелованный!
— Какой князь Дмитрий? — совсем неумело удивилась пани Хелена. — Я не понимаю вас!
— Кланяйтесь от меня пани Выговской, у нее истинно голубиное сердце.
Пани Ирена тронула лошадь, но обернулась:
— Вы после моей истории с его преосвященством не боитесь одна ездить?
— Но вы-то ведь не боитесь.
Пани Ирена похлопала ладонями по седлу.
— У меня пистолеты! И я отныне вверх стрелять не стану.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Земля потрескалась, хлеба пожелтели, полысели луга, сады окутала паутина, черви пожрали листья.
Молитвы и богослужения не помогли. Бог не слышал стенаний грешников. Два года подряд, в 1645 и 1646 годах, Украина страдала от саранчи. Новая весна началась теплыми дождями, дружным цветением, обилием трав и — словно косой ее ссекли. Разразилась серая духота.
Даже речки укротили свой бег. Едва-едва шевелились, а маленькие-то и вовсе сквозь землю ушли.
Пани Мыльская позвала к себе домой на угощение трех самых мудреных старух: Лукерью, Матрену и Домну. Всем им было за семьдесят, но горилки они выпили добрых полведра, потешили хозяйку старой песней, а потом губы платочком отерли, угощение похвалили, поклонились и сказали разом:
— Спрашивай.
Пани Мыльская собиралась мудреных старух ненароком на нужный разговор навести, а тут уж деваться было некуда — гостьи и вправду мудреные попались.
Пока пани Мыльская, морща лоб, собирала по закуткам слова, чтоб своего достоинства не уронить, а гостей не обидеть, старшая из них, Домна, сказала:
— Сами дождя мы тебе добыть, пани хорошая, не можем. Не по нашей силе. А посоветовать — посоветуем.
— Хорошо бы ребятам малым, душам безвинным, дождика покликать, — предложила Лукерья.
— Так пусть покличут, — согласилась пани Мыльская.
— Коли туча не придет, у Дейнеки дождик нужно будет поискать, на хуторке ее, — посоветовала Матрена. — Слух был, наши хохляцкие ведьмы дождик в Польшу продали, на семь лет. Утренней звезды-то не видать!
— Так вы уж не оставляйте меня, — попросила пани Мыльская, — помогите у Дейнеки поискать. Я ведь и не знаю, чего искать-то нужно.
— Звезду нужно искать, — объяснила Матрена. — Утреннюю звезду. Всем народом искать будем. Не беспокойся.
— Коли не сыщется, — тяжко вздохнула Домна, — придется в речке всех наших баб перекупать. Вели их на спину класть, а поддерживают пускай их веревками. Тонуть будут — вели на берег тащить, а которая не потонет, поплывет — та ведьма. Крапивой ее настегать нужно и лозой.
Поблагодарила пани Мыльская мудреных баб и взялась за дело.
По всему селу, на дороге, в клубах пыли, на пыльных лужайках, в голых, как осенью, садах, кружились мальчики и девочки, распевая веселую песенку:
Дети песенки играли, взрослые на небо поглядывали. Пыльным было небо и таким же сухим, как земля.
Поутру толпой двинулись на хутор старухи Дейнеки.
Дейнека родом была из молдавского города Сучава, привез ее из похода местный житель Кулябка. Был Кулябка истый запорожец. Два раза на галерах турецких по турецким морям, к скамейке цепью прикованный, хаживал. Первый раз четыре года, а другой раз аж семь лет. Оттого и Дейнека два раза всего и рожала. Первый раз двойней разрешилась, а во второй раз — тройней. Мужики Кулябке совет давали еще разок постараться, для интересу — будет ли четверня, но Кулябка, вместо того чтоб дома сидеть, детишек растить, на Соловки отправился по обещанию святым угодникам Зосиме и Савватию за спасение от морской пучины. А там — то ли что сказал не так, то ли шею свернул не тому, кому следовало, — согрешил, одним словом. И просидел в каменной Соловецкой тюрьме добрый десяток лет.
Когда отец вдруг вернулся с Соловков домой, были старшие ребята уж такими молодцами, что отцовское прозвище Кулябка начисто забылось для всего их семейства, а явилось новое — Дейнеки, что значит «казаки с дубьем», голытьба, одним словом.