Старый Кулябка на новое прозвище не обиделся, но всячески подкрепил его и ушел со старшими сыновьями за Пороги, а потом и младших, как подросли, с собой утянул…
Вот и некому было защитить старую Дейнеку от глупой толпы.
Кинулись мудроватые старухи по чуланам и закуткам шарить. И ведь нашарили! В подполье! Сыскали заплесневелый, воском залитый горшок.
— А ну, ведьма, говори, что здесь держишь? — коршуном кинулась на Дейнеку старуха Домна.
— Не помню, — ответила Дейнека.
— А ты вспомни! Не дождевую ли звезду на горе всем нам схоронила в горшке?
— Пустое мелешь! — Дейнека усмехнулась, она была старуха бесстрашная.
— Домна, ломай печать! Выпускай звезду! — закричали казачки.
Домна затычку выбила, а в горшке не звезда — зеленый гриб.
— Сильна вражина! Сильна! — ужаснулась Домна и погнала людей из хаты Дейнеки вон. — Коли она звезду в гриб обернула, так чего ей стоит нас всех в клушек превратить?.. Лучше уж ей обиды не причинять… Остается у нас последнее средство.
Решили идти на реку сразу, не откладывая на завтра. Слуги пани Мыльской обшарили все село и согнали к броду всех женщин, девушек и старух.
Пани Мыльская махнула слугам платочком.
Тихо на реке стало. Женщины сами входили в воду. Панские слуги опрокидывали их на спину, пересмеивались, хватали за груди, ловко заголяли, как бы невзначай, выставляя на обозрение стыд. На реке были и казаки, и дети, но — молчал народ. Молчал. Страшно стало пани Мыльской. А вдруг ни одна так и не поплывет? И представила, как на нее поглядит вся эта молчащая толпа, как двинется на нее. И ведь тогда придется тоже искупаться при всех. А если она-то и поплывет? Тут уж и слуги не помогут…
«Без меня должны были совершить действо!» — спохватилась пани Мыльская. Очередь на купание таяла. Затарахтела телега.
— Тпру! — Краснощекая, налитая, как бочонок, баба, по уличному прозвищу Кума, остановила лошадь, с любопытством глядя сверху на толпу односельчан. — Що це у вас за диво дивное?
Пощелкивая семечки. Кума не поленилась слезть с телеги, подошла на край дороги, а потом спустилась пониже к реке, где стояла пани Мыльская. Поклонилась пани и еще чуть ниже пошла, чтоб гнева нечаянного не заслужить.
— Иди-ка и ты сюда! — крикнули слуги, мокавшие в воду женщин.
— Шо я, дурная, всему честному народу срам показывать? Сама я во всем новом — в гостях была, а исподнего на мне нетути, дни больно жаркие.
— Иди в воду, тебе говорят! — сказали Куме люди. — Ведьму ищем, которая дождь украла.
— Так какая же я ведьма?! Я Богу молюсь и в церковь хожу.
— Все мы Богу молимся, и все в церковь ходим! — сказали ей мокрые женщины и сами загородили Куме пути назад и в стороны.
— Вон вы какие, соседушки мои! — взъярилась Кума, бросая наземь семечки. — Ну, так держитесь! Всех ваших мужиков уведу у вас, куриц мокрых!
И пошла скидывать с себя: села — сапожки стянула, расшитую сорочку сбросила, глазом не моргнувши, расстегнула поясок да и переступила белыми ножками через упавшую юбку. Пошла к воде неторопко, у воды лицом к людям повернулась, постояла, чтоб все, кто хотел, поглядели да чтоб запомнили.
— Экая рудая! Хвыль! — не сдержал восторга старичок Квач.
Подхватили слуги голую бабу да и запрокинули красавицу на спину. А она и поплыла.
Так пчела звенит-верещит над медовым грабителем, так пузырится кровь в жилах подлого убийцы.
— Хвыль! Хвыыыль! — тонюсенько подхватив слова старика Квача, завыла толпа и пошла, крадучись, к воде.
Пани Мыльская пистолет вытащила, но старухи Лукерья, Матрена, Домна опередили толпу.
— Убьете — три года дождя не будет! — крикнула Домна. — Крапивой ее стегать нужно и лозой. То крапивой, то лозой.
Распластали белую, как лебедь, на траве. У реки трава не сомлела от жары. Одна трава-муравушка мягкая и была добра к бедной. Настегивали в очередь, кто жалеючи, кто истово. Кто за смелость немыслимую бабью стегал, кто дождь выколачивал. А кто помнил про человеческую душу, тот прочь пошел с того места.
Вдруг бегут! Ребятишки бегут!
— Туча!
Все замерли — и кинулась толпа с реки наверх, на дорогу.
Верно, туча! Черная, клубящаяся, из-за горизонта вываливает, как сатанинский дым из трубы.
— Бейте Куму! Бейте! — завопила Домна. — Не то пронесет тучу стороной!