поэтому Филипп Орлик, как и его сын, были спокойны: если их письма даже и
попадут в Тайный приказ, суть их все равно невозможноно будет постичь.
– Отец, а можно это письмо глянуть? – спросил Григорий, прочитав сверху,
что адресован он запорожскому козачеству.
49
– Какие там от тебя тайны… – улыбнулся отец и заменил догоревшую
свечу – пламя предыдущей он не задувал, а гасил, по древнему поверью,
просто пальцами, смешно встряхивая их от легкого ожога.
Григорий молча пробегал глазами строки довольно длинного письма.
Гетман и убеждал, и просил, и советовал своим собратьям не впасть в
обманное заблуждение. Григорий читал молча, но слышался ему при этом
родительский голос, в котором страсть естественно соединялась с холодным и
дальновидным расчетом, который основывался на знании мнений и
настроений в европейских монаршьих дворах.
«И в такое удобное, счастливое, благоприятное и для войны удобное
время вы, добрые молодцы, Войско Запорожское, позволили себе
восхититься хитрыми льстивыми обещаниями московскими, которые они
редко когда выполняют, а тем более не выполнят относительно вас,
добрых молодцов, Войска Запорожского и всего нашего народа, так как с
давних времен они заклятые враги наши. Я бы не удивился, если бы вы,
ваша сила, добрые молодцы, Войско Запорожское, не испытав на самих себе
московского коварства, перешли на сторону Москвы, а меня удивляет то,
дорогая братия моя, что вы, уже имея, кроме прежних доказательств,
живые и свежие примеры лживого обещания московского как на себе, так и
на отчизне своей, легко, необдуманно и неосмотрительно ему верите.
Разве испарилось из вашей памяти то, как Москва, приобретая Сечь,
приманила льстивыми обещаниями царской ласки военную старшину и
общество к присяге и рубила им в лагере головы?
Григорий, слегка прищурившись, поднял глаза – не хватало света.
– Я не знаю ответа вам, но мне писали из Сечи, что, кроме десятков
тысяч наших людей, погибнувших на строительстве Петербурга и Ладожского
канала, еще тридцать тысяч погнали на персидский фронт, и мало кто из них
остался жив. А еще 60 000 казаков и крестьян с Украины сгноили на
строительстве укреплений над Азовским морем, имущество их пустили под
военные реквизиции.
– Это правда, Григорий, не знала наша земля большего бедствия от
сотворения. Дело в другом – опомнимся ли, сплотимся ли, приобретем ли
сознательную старшину козацкой нации? Но лучше дальше читай…
«…Пишу все то, о чем и раньше многократно и широко писал вам для
осторожности, добрым молодцам, и если найдете в чем-то неправду,
разоблачите меня. И только надеюсь, что никто, даже из врагов моих, не
найдет в том вранья, так как все, что я советую вам, от чего
предостерегаю, все то известно всему миру и много из вас, убегая от
московского тиранства, были очевидцами всего того и могут подтвердить
правильность моих слов.
Теперь чтение Григория прервал уже отец:
– Засиделись мы. Может, ты голоден?
– Какая в эту пору еда, глухая ночь…
50
– Знаешь, Григорий, я не имею доподлинной уверенности, что мои слова
дойдут до души, что они там укоренятся. Но буду без устали повторять: надо
уважать себя! Еще лорд-протектор Англии Оливер Кромвель именовал нашего
гетмана «Богдан Хмельницкий, Божьей милостью Генералиссимус Греческой
Церкви, Император всех Запорожских Козаков»… Сегодня запрещают наш
язык, запрещают печатать книги по-украински, а я не устану напоминать: чехи
начали печатать книжки в 1478 году, украинцы – в 1491-ом, поляки – в 1497-ом,
сербы – в 1553-ом, а москвины – в 1664-ом. Святой Константин нашел
Евангелие и Псалтырь, написанные «русскими письменами» еще в 860-году.
Поработить можно оружием, изменой, нарушенным словом, но дух народа
подневольным не станет…
Мерцали свечи, по стенам пугливо шарахались тени – Григорий пробегал
строку за строкой написанное отцом, и казалось ему, что это не молчаливые
буквы, а человеческая боль и крик: с высоты своих лет, боевого и
дипломатического опыта гетман хотел докричаться до собратьев и
предостеречь их.
«…Не сомневаюсь, что Москва, если еще не успела привлечь, то
наверное будет стараться привлечь вас к присяге на верность себе, и