За окном без стекла виднелся берег чего-то, напоминающего большое озеро. На мелкой воде болталось хлипкое фанерное сооружение, похожее на плавучий ресторан. Вокруг не было ни души — не считать же «душой» маячившую где-то на периферии зрения силиконовую девицу. Посетителей изображали фанерные фигуры в человеческий рост, какие иногда ставят у входа в магазин. Пит сидел за столом, облокотясь и уперев подбородок в кулаки, и смотрел на Славку устало и хмуро. Молчание начало угнетать.
— Чего молчишь? — не выдержал Славка.
— Жду, чего ты, блин, скажешь, — огрызнулся Пит.
— Как жизнь?
— Какая, на хрен, жизнь?! — рявкнул Пит, грохнув по столу кулаком. — Это, на хрен, жизнь?! Ты зенки-то разуй, автор!
— Истерику-то прекрати…
— Как ты написал, так и я говорю, мудила, — буркнул Пит, взяв пониже. — Просто удивляюсь, блин: что это ты спрашиваешь? Когда, на хрен, ты о чём-нибудь спрашивал!
— Вот, спрашиваю, — сказал Славка извиняющимся тоном. — Кто ж знал, что ты ответишь, если спрошу? Ты ж придуманный…
— И чё? Ты кого, блин, писал, человека, блин, или дерьма кусок? — на туповатой физии Пита отразилось отчаяние. — Я, твою мать, даже говорить не могу нормально, врубаешься, нет? Словей, на хрен, не знаю таких, чтоб тебе объяснить…
Славка вспомнил Блада из Города — и его бросило в пот.
— Пит, — сказал он, глотая тяжёлый вздох, — ты не кирпичись. Видишь, я пришёл… слушать.
— Не пришёл, а прилетел. Когда пенделя огрёб.
— Ладно тебе. Чего тебе не так?
— А что мне, на хрен, так?! Ты вокруг-то оглянись!
— А чего так пусто-то здесь?
— А кого, блин, ты тут прописал, чтоб было не пусто, придурок? — спросил Пит с тоской. — Это что, — он гулко грохнул кулаком в фанеру стены, и стена содрогнулась, — Тортуга, что ль? А вон там — там корабль, на хрен, или фиалка в проруби? За каким лядом ты гонишь, чего не представляешь ни хрена?! Ну за каким? — нотки в его голосе появились почти умоляющие. — Ты ж море видал только по ящику, двоечник, корабли — ведь только на картинках же, твою-то дивизию! И чё, я — пират, что ли? Я ж, как грёбанный Фукс, не знаю, где на этой лоханке грот, а где бизань, если они только есть на ней, обе! Да я вообще не шарю, как та бизань выглядит и с чем её жрут! Ты ж, писатель, блин, руками, из всех нужных слов знаешь только «на абордаж!» — а я?!
Славка не знал, куда деть глаза. Он даже обидеться на Пита не мог: тот говорил ровно теми словами, какие ему и полагались. И смотреть на Пита было больно: его чёрную, явно китайского производства, куртейку украшал неожиданный бабский воротничок из вязаных кружев, похожий на недоделанную салфетку, а лицо Пита дёргалось вразнобой с речью, как у припадочного.
Славка чувствовал нестерпимый стыд и жалость до боли, будто пришёл навестить собственного недоразвитого ребёнка, которого спихнул в интернат. Ответить было совершенно нечего.
— А баба? — продолжал Пит, размахивая руками. — Вот ты бы стал это трахать, хрен ты моржовый? Вот это, которое то визжит, как резаное, то молчит и глазами лупает, а?! Ведь нет же — а мне за что? И на корабле она на кой? Ну, не возили они с собой всех этих грёбанных принцесс, бля буду! Ладно, команда картонная — либо пырится молча, либо ржёт, когда наберётся. Ничего больше не может…
Славка заставлял себя смотреть и слушать, пытаясь разобраться в целом ворохе непривычных мыслей. В конце концов, сказал негромко:
— Но ты-то не картонный… В тебе, вроде, есть что-то…
— Конечно! — саркастически кивнул Пит. — До хера во мне есть. Матюги, анекдоты с Башорга — весь грёбаный типовой набор. Только всей этой морской лабуды там нет, бляха-то муха!
— Пирата нет… а кто?
— Не знаю я. Откуда мне знать-то? Да и что, тебе интересно, что ли, твою мать? Наплевать тебе и размазать, — безнадёжно сказал Пит. — Ты ж красовался, дерьмо ты коровье, аудитории своих дебилов понравиться хотел. Понравился? То-то из тебя пёрло то рубилово, то потрахушки. А драки-то ты, таракан-пацифист, где такие видал? Эти уроды — из них ведь даже опилки не сыпались, в них и крови-то не было ни капли. Чем они мне помешали, что их валить надо было, чем тебе помешали, чучела эти?
Между тем, в Славкиной голове уже появились какие-то смутные проблески, какой-то солнечный зайчик ходил по тёмным лабиринтам воображения — светлый и неожиданный.
Потому что — не надо было ничего чужого. Не надо было гротов, бизаней и таверн. Не надо было Тортуги, Властелина Колец и Гарри Поттера. Надо было — Пита. Слушать Пита — и делать то, что он скажет. Пит каким-то чудом был умнее Славки, и мерещилось в нём какое-то забитое матюгами и Башоргом грубоватое обаяние.
Зачем ему эта вязаная салфетка на шее, печально подумал Славка. Ни к селу, ни к городу. Ничего в нём нет такого… соответствующего кружевам. И руки у него — не пижона совсем… что-нибудь другое в эти руки… не шпагу, не трость, а вообще другое…
На столе перед Славкой лежал гаечный ключ.
Славка моргнул, мотнул головой и посмотрел снова. Только что столешница была совершенно пустой — но факт оставался фактом: ключ возник на ней, сам по себе. Нормальный такой рабочий инструмент, уже далеко не новый, но и без ржавчины — в порядке. Только свежие следы масла на ручке…
— Откуда? — спросил Славка, разглядывая это чудо явленное.
— Мой, — сказал Пит. Ухмыльнулся, взял ключ со стола. Славка снова посмотрел на его руки — под ногти въелась смазка или машинное масло, тёмное пятнышко зажившего ожога на правой, между указательным и большим пальцем, мозоли…
«Что ты делаешь этими руками… к парусам не имеет отношения, да и вообще — к парусникам не имеет, — подумал Славка почти умилённо. — Ты в моторе копаешься. Брызжет горячее масло…»
Славка задумчиво постучал костяшками пальцев по дереву столешницы, тёмному и гладкому. В груди появилось странное тепло, стеснявшее дыхание — похожее на боль, но и на другое похожее — и Славке было страшно поднять на Пита глаза, да и вообще — страшно их поднять. Он просто пытался дышать — и вдыхал сигаретный дым, запах керосина, мазута, пива и ещё чего-то, чего пока не мог обозначить словом.
— Пит, это не автомобиль, да? — спросил Славка шёпотом.
— Нет, что тебе лопнуть, — так же шёпотом ответил Пит, и Славка услышал в его голосе улыбку, способную растопить лёд.
«Не буду смотреть! — думал Славка в жаркой лихорадке, которой не знал названия. — Рано смотреть. Потом». Нечто внутри боялось спугнуть этот жар и эту боль, более сильные, чем оргазм — оно было страшно хрупким и нестойким, это состояние, в котором окружающий мир тёк и менялся, раздвигались горизонты, а жизнь обретала особый вкус. Славка вдруг почувствовал себя мембраной в телефонной трубке — а кто с кем говорит, он не понимал, да его пока и не интересовало. Он просто проводил сквозь себя настоящие слова — и даже дыхание.
Порыв ветра ворвался в открытое окно — и, кроме запахов лётного поля, донёс стрекот мотора крохотного самолёта, заходящего на посадку. Славка не видел, но слышал лёгонький голенастый биплан, и похожий на те, начала авиационной эры, и отличающийся от них. Фанерную двукрылую стрекозку.
— Люсия вернулась, — сказал Пит. — Ангел спорхнул на нашу грёбанную землю.
«Почему — Люсия?» — удивился Славка и взглянул-таки Питу в лицо. И увидел, что улыбка у Пита обозначает ямочку на левой щеке, что в его синих глазах появился огонёк разума, что его комбез цвета хаки застёгнут под горло, а очки-«консервы» подняты на лоб.