В январе 1940 года, после того, как первая подпольная польская радиостанция была раскрыта и разгромлена, началась новая волна массового террора. В течение одной ночи немцы арестовали и убили более 300 человек, в т. ч. общественных деятелей, интеллигенцию и специалистов. Но на этом дело не кончилось. Была создана так называемая «Seuchensperrgebiet» зона, вне которой евреям запрещали жить. Кроме того, евреев вынуждали практически бесплатно работать и на немцев, и на поляков. Но и этого было недостаточно. Миру хотели показать, что евреев ненавидят не только немцы.
Во время праздника Песах 1940 года немецкий Воздушный Корпус спровоцировал еврейский погром. Для этого собрали польских хулиганов, которым платили по 4 злотых за «рабочий день». Первые три дня хулиганы бесчинствовали, не встречая сопротивления. На четвертый день милиция Бунда вышла им навстречу. Четыре уличных сражения произошли на нескольких площадях в районах улиц Сольна (Мировская площадь), Крохмальная (Гржибовская площадь), между Кармелитской и Новолипной улицами, на улицах Ниска и Заменхова. Руководил милицией Бунда товарищ Бернард Гольдштейн.
Тот факт, что ни одна из других активных политических партий не приняла в этом участия, весьма показателен, как пример тогдашнего ошибочного представления евреев о нормах поведения. Более того, практически все прочие партии выступили с осуждением наших действий. Тем не менее, это стало нашей первой реакцией на действия немцев, первым примером активного еврейского сопротивления.
Было необычайно важно, чтоб евреи осознали значение этих событий. Необходимо было показать, что избитые и униженные, мы были все еще способны поднять склоненные головы. Это было целью нашего первого Бюллетеня, отпечатанного на разбитой типографской машине, случайно найденной в школе на Кармелитской улице № 29. Редакцию составили Абраша Блум, Адам Шнайдмил и Бернард Гольдштейн. Но население этот Бюллетень восприняло совершенно равнодушно.
В ноябре 1940 года немцы основали в Варшаве гетто. Еврейская община, все еще проживавшая вне зоны «Seuchensperrgebiet», была переведена на его территорию. Всем полякам, жившим в пределах гетто, было приказано выехать. Маленьким предприятиям фабричного типа, торговым центрам и магазинам продлили срок на две недели, до 1 декабря. Но, начиная с 15 ноября, ни одному еврею выходить за границы гетто уже не разрешалось. Все здания, освобожденные отправленными в гетто евреями, были немедленно блокированы немцами, а затем, со всем оборудованием, безвозмездно переданы польским мелким торговцам. Мелкие торгаши и разносчики товаров, типичный продукт военного времени, — на них немцы делали ставку, надеясь извлечь выгоду из контрабандной торговли продовольствием.
Между тем, воздвигались стены и колючая проволока, которые к 15 ноября окружили гетто, отрезав его от внешнего мира. Контакты с евреями, живущими в других городах, также стали невозможными. Евреям не оставили никаких способов заработать на жизнь. Не только все фабричные рабочие, но и все, кто работал на «арийских» предприятиях и в государственных компаниях, в одночасье превратились в безработных. Правда, появилась типичная для военного времени группа «посредников» — торговцев. Но подавляющее большинство оставалось безработными, и они вынуждены были распродавать вещи, стремительно скатываясь в пропасть беспросветной нищеты. Немцы широко пропагандировали в прессе «рост производительного труда в гетто», но на деле довели население до полного обнищания. Численность населения гетто беспрерывно и безмерно росла за счет евреев, выселенных из соседних городов. Эти люди пополняли армию подобных им изгоев, занятых проблемами выживания, влачивших голодное существование без всякой возможность создать себе новую среду обитания.
Для окончательной изоляции гетто от окружающего мира была издана инструкция, запрещающая проникновение в него какой-либо печатной информации (газет, журналов). Целью ее было формирование у обитателей гетто полуживотного сознания. Жизнь вне стен гетто отдалялась в туманную даль и представлялась как бы не от мира сего. Только проблемы личного характера, самого близкого круга родственников и друзей оставались в фокусе интересов среднего жителя гетто. Самой главной целью становилось простое выживание.
Эту «жизнь» каждого обитателя гетто формировали его среда и возможности. Для немногих богатых она выглядела как временные неудобства при обильном питании; некоторых прислужников гестапо она развращала; деморализовала контрабандистов. Для всей остальной массы трудящихся, в одночасье ставших безработными, она обернулась голодом, жидким благотворительным супом и пайкой хлеба. Каждый пытался как-то приспособиться к этой «жизни». Кто имел деньги, находил смысл существования в сравнительно удобных жилищных условиях, в тяжелом воздухе переполненных кафе, или в музыке и танцах ночных клубов. Кто не имел ничего, был нищим, искал свое «счастье» в гнилой картошке из мусорных ям, находил радость в подачках, в крохах хлеба, чтобы на какое-то время притупить постоянное чувство голода. Это были трагические контрасты гетто, которыми упивались немцы, фотографируя и распространяя по всему миру «доказательства» неполноценности «еврейского образа жизни». В нищем гетто Варшавы, бедняки пухли и умирали с голоду на глазах у богатых, перед заваленными продовольствием витринами магазинов, куда контрабандисты доставляли «арийские» продукты.