— Она повесилась?! — в ужасе воскликнул князь.
— Да, да… Она сняла железную лампаду и повесилась на цепи. Боже!.. Небо обрушилось на меня, и окружили духи ада… Я зарычал, как раненый лев, голос мой загремел эхом под сводами замка. Сбежались люди, а я схватил ее, прижал к груди и как сумасшедший сбежал с башни. На один миг мне показалось, что она еще жива, что сейчас заговорит со мною и откроет свои лучистые глаза. Увы, это было безумие… Аспрам была мертва, ее прекрасное лицо посинело, глаза угасли, губы сомкнулись, и сердце уже не билось. Я увидел это, почувствовал всем существом и, обняв бездыханное тело, зарыдал как безумный.
Что было со мной дальше, я не помню. Несколько дней я не приходил в сознание. Только в последнюю минуту, когда ее гроб опускали в могилу, мое сердце вновь сжалось и я стал оплакивать свою супругу…
Сепух тяжело вздохнул и, опустив голову, замолчал.
Князь, глубоко потрясенный, попытался утешить сепуха Амрама, но его слова оказали обратное действие.
— Не жалей меня, князь! — воскликнул взволнованно сепух. — Ты не можешь утешить человека, который потерял самое дорогое в жизни, чье сердце окоченело и кто живет только для страданий… Если хочешь утешить, то лучше скажи, как мне отомстить моему врагу — царю? Только месть, только беспощадная губительная месть может меня смирить. Моя душа возликует, когда я увижу Ашота страдающим в аду… Ты, кажется, сказал, что он умирает. Боже упаси, я совсем не хочу, чтоб он умер. Разве в загробной жизни он испытает те муки, которые я ему прочу? Нет, пусть он живет, пока Цлик-Амрам сам не уготовить ему ад.
— Великий сепух, ты взволнован… Но все же позволь задать тебе вопрос. Час тому назад ты сказал, что после бегства царя ты примирился со своим несчастьем, зачем же ты сейчас снова распаляешь свой гнев?
— Да, я примирился со своим горем, но ведь за этим последовало несчастье, еще более ужасное…
— И поэтому ты отдал Беру армянские области?
— Да, поэтому. Я не мог больше оставаться в Тавуше. Этот замок стал для меня кромешным адом. Здесь поселились привидения. Каждый угол в нем напоминает Аспрам, а из башни, где она повесилась, до меня доносятся дьявольские голоса… О, это ужасное место… Вот почему я бегу отсюда.
— Ты мог уехать из Тавуша, но зачем было отдавать свою область Беру?
— Чтобы после меня Ашот не завладел ею.
— Неужели ты думаешь, что Бер удержит эту страну?
— Он будет воевать с Ашотом, нарушит его покой, разорит его край… Мне только этого и надо…
Князь, видя, что в сепухе говорит только месть и что никакие увещевания не помогут, пожалел о своем приезде и прекратил расспросы.
Через два дня Цлик-Амрам со всем имуществом и приближенными уехал, передав свои владения абхазскому царю, доверенные которого уже находились в Тавуше.
Уехал и князь Марзпетуни, но он не вернулся в столицу, а направился к князьям Гугарка и Тайка, чтобы уговорить их отказаться от обещаний, данных царю Беру.
Перед отъездом из Тавуша князь написал царю послание, в котором сообщал причину новой измены Амрама. Находясь под впечатлением рассказа Амрама, князь в своем письме резко осуждал царя. Он не задумался над тем, как губительно может оно повлиять на больного государя.
Через несколько дней после отъезда гонца князь пожалел, что написал такое письмо. Но было уже поздно.
Марзпетуни в том же послании просил царя послать в Утик сепуха Ваграма с несколькими полками, чтобы до прихода абхазцев запять Утик, Гугарк и Тайк.
Не прошло и десяти дней, как Ваграм вступил в Утик и, не ожидая распоряжений Марзпетуни, стал занимать крепость за крепостью, изгоняя оттуда абхазских доверенных. Народ, не желая платить дани чужеземцам, всеми силами помогал царским войскам. То же самое повторилось и в Гугарке.
Затем, повернув на юго-запад, Ваграм вступил в Тайскую область, где и встретился с Геворгом Марзпетуни. Князь сообщил ему, что гугарские и тайские наместники со своими приближенными выехали в Абхазию, а их крепости, лежащие близ границы, уже заняты абхазскими войсками.
Стояла зима. Для взятия Тайка необходимо было предварительно запять несколько крепостей, а для этого понадобилось бы вызвать новое войско из Востана. Военным действиям мешал и суровый климат этих областей. Поэтому князь и Ваграм решили расположиться лагерем в ущелье Панаскерта, на границе Гугарка и Тайка, и ждать здесь до весны.
Взятие Двина и изгнание арабов из Армении приобретало для Марзпетуни все большее значение и сделалось вопросом жизни или смерти. Поэтому он не мог допустить, чтобы северные области остались в руках абхазцев. Вот почему, как ни сурова была зима в Тайке и как ни трудно было оставаться здесь, князь все же решил не уводить войска, пока не освободит Тайк от чужеземцев.