— Солнце зашло, Езник, надо поспеть в крепость до темноты. Я не хочу, чтобы караульные подняли шум, открывая ворота.
— Что тебя смущает, господин мой? — спросил телохранитель.
— Князь Саак не должен знать о нашем приезде. Я хочу предстать перед ним как незнакомец.
— Неужели в замке никто тебя не знает?
— Думаю, что никто. Я не был в Гардмане больше восьми лет. Даже на бракосочетании государя я не мог присутствовать. Кто может помнить меня? Из старых княжеских слуг — одна Седа, да и та находится у нас, в Гарни. Меня бы узнала княгиня, но ее нет в живых. Сын князя, Давид, в лагере Амрама. Сейчас в замке только сам князь и его сын Григор. Они оба слепые и не узнают меня.
— В таком случае я не стану подниматься в крепость, а переночую в селе.
— Почему? — спросил князь.
— Потому что меня знают не только слуги князя Севада, но и караульные.
— Что за беда?
— Им ведь известно, что я служу у князя Марзпетуни, и по слуге узнают и господина.
— Если так, оставайся в селе.
— Хорошо, господин мой.
— Может быть, тебе удастся собрать сведения о князе Севада и узнать, в какой мере он причастен к восстанию.
— Я не успокоюсь, пока не разузнаю всех подробностей. Здешний священник большой говорун. Я остановлюсь у него.
— Не болтай сам, а больше слушай.
— Буду молчать, но оставлю ему побольше денег за благословение.
— И это дело. У тебя есть серебро?
— Для сельского священника годятся и медяки.
Всадники, беседуя, доехали до речки Гардман.
— Не задерживайся, переправляйся через речку, — приказал князь.
Телохранитель поклонился и, пришпорив лошадь, повернул влево, в село Гардман, а князь направился по дороге к крепости. Когда он доехал до склона крепостной горы, перед ним предстал Гардман со своими белыми стенами и грозными башнями. Они примыкали на севере к неприступной горе, а на юге и на востоке к высоким крутым скалам. Вид этой грозной твердыни, казавшейся в сумерках еще более суровой, наполнил сердце князя глубокой печалью. Он вспомнил приезд царевича Ашота в эту крепость восемь лет тому назад. В сердце князя и тогда было мало радости. Армянского царя распяли, князья погрязли в междоусобных войнах, царевич был беспомощен, сам он ранен. До радости ли было! Но в ту пору Гардман вселял надежду. Саак Севада сидел в крепости, как могущественный лев. Имя его повергало врагов в ужас и ободряло сердца слабых. А сейчас в замке царили скорбь и отчаяние.
Смеркалось. Конь князя выбился из сил, дорога шла в гору, но все же всадник погонял бедное животное, чтобы поскорее доехать до замка. Напрасный труд! У подножия горы он услышал звуки трубы. Это был сигнал к закрытию крепостных ворот.
— Проклятые! Нашли время закрывать ворота, — пробормотал князь и отпустил поводья. Животное, словно почуяв, что у хозяина иссякла энергия, замедлило шаг. В замке уже зажглись огни, когда князь приблизился к воротам, находившимся между двумя западными башнями. Сойдя с лошади, он подошел к наружной нише и, взяв лежащий там большой деревянный молот, три раза ударил им по доске, прикрепленной к стене.
— Кто там? — хриплым голосом крикнул караульный.
Князь молчал, не зная, как назвать себя.
— Кто стучит? — снова спросил караульный не без досады, высунув на этот раз из узкого окна башни голову.
— Царский гонец, — ответил князь.
— Царскому гонцу нечего делать в нашей крепости! — возмущенно воскликнул караульный. — Разве царь не знает, что Гардман принадлежит его старому владельцу? — И он скрылся в окне.
Князь был поражен. Он не ожидал, что гардманцы открыто объявят себя союзниками утикцев. Он знал, что в восстании Цлик-Амрама замешан Саак Севада и что его сын Давид — союзник Амрама. Но все же он рассчитывал, что начальник крепости Гардмана, назначенный царем, не изменит своему повелителю, которому он верно служил в течение долгих лет. Из слов караульного князю стало ясно, что вся область охвачена восстанием. «Что же теперь делать?» — подумал князь и решил прибегнуть к хитрости. Он снова взял молот и сильнее прежнего ударил по доске.
— Дружище! Видно, слуги твоего царя любят висеть на башнях! — резко крикнул сверху караульный и добавил: — Ты хочешь, чтобы я проткнул тебя стрелой?
— Глупец! Я испытывал тебя. Только такое животное, как ты, может служить незаконному царю.