— Делаю это в первый и последний раз, если для этого надо разоружаться, — ответил несколько смущенный Езник.
Сепух улыбнулся.
— Что имеешь сообщить мне? — спросил он.
Князь приказал доложить, что он приехал к тебе по важному делу и желает говорить с господином сепухом.
— Князь Геворг здесь, в нашем стане?
— Здесь, ожидает за станом твоего ответа…
— Проси пожаловать, — приказал сепух и распорядился выслать воинов для встречи князя. Сейчас же несколько вооруженных севордцев, вскочив на коней, помчались навстречу князю и препроводили его в шатер сепуха.
— Не ожидал увидеть в своем шатре князя Марзпетуни, — сказал сепух, тепло приветствуя князя и усаживая его на небольшую скамью.
— К счастью, я всегда там, где меня не ждут, — улыбнувшись, ответил князь.
— К счастью? Что это значит?
— Это значит, что я никогда не посещаю друзей со злым умыслом.
— Друзей — да, но ты в шатре врага.
— У Марзпетуни нет врагов среди армян!
— А враги царя?
— Ты когда-то был другом царя и опять станешь им.
— Другом? Пусть его поглотит ад! Я помирюсь скорее с сатаной, чем с ним! — гневно воскликнул сепух.
Марзпетуни умолк и нерешительно посмотрел на сепуха, побледневшего от внезапного волнения.
— Если бы я знал, что это так взволнует тебя, я не предпринял бы такого длинного путешествия, — мягко и спокойным голосом заметил князь.
— Царь от нас недалеко, — начал сепух, немного успокоившись. — Завтра, быть может, мы уже сразимся. Если ты приехал нас мирить, мне жаль тебя. Ты взялся за бесполезный труд.
— В Востане никто не верит, что сепух Амрам может восстать против своего государя.
— Я не восставал против государя, — прервал князя сепух. — Я служил ему самоотверженно! Сколько раз я воевал против его мятежных союзников, в скольких опасных боях защищал его… А помнишь, как я водрузил знамя на Шамшулте? Всего и не перечислишь…
— Царь не остался в долгу. Он назначил тебя правителем над всеми странами Утика и Севорда, возложил на тебя командование северными войсками. Ты же воспользовался данной тебе властью и войском, чтобы поднять восстание и обнажить меч против своего благодетеля и государя.
— Против моего благодетеля? Никогда больше не говори этого! Против моего врага!
— Врага? Разве царь может быть врагом своего слуги? — заметил князь, как бы не поняв слов сепуха.
— Князь! Если тебе ничего не известно о причине моей вражды, довольствуйся тем, что я тебе сказал, больше мне добавить нечего.
— И не надо. Я знаю сам, какие причины побуждают наших князей враждовать с царем и восставать против него.
— Тщеславие, жадность, сребролюбие?.. — прервал его сепух. — Ты думаешь, одна из этих причин и побудила меня восстать против государя?
— Не знаю и не желаю знать. Но я хочу, чтобы ты свернул знамя восстания и меч, обнаженный против своего государя, вложил в ножны.
— Это угроза?
— Нет, только просьба, мольба…
— Удивляюсь. Князь Марзпетуни просит и умоляет сепуха Амрама? Такой покорностью не отличались до сих пор марзпетунские нахарары. Нет ли тут какой-нибудь тайны или загадки?
— Счастлив тот, кто может самоотверженно служить родине. Только благо родины заставляет меня склонить перед тобой мою гордую голову. Можешь ли ты презреть такую покорность или искать в ней тайну?
— Нет.
— Так выслушай меня. Смягчи свое сердце и предотврати кровопролитие, которое может произойти через день-два.
— Не могу.
— Значит, тысячи армянских женщин родили в муках сыновей и вырастили их в многолетних страданиях для того, чтобы вы, князья, в течение одного дня принесли их в жертву вашим личным страстям?
— А когда вы ведете народ против арабов и предаете его магометанскому мечу, тогда вы не вспоминаете о муках и страданиях армянских матерей?
— Воевать против врагов родины, умереть ради ее свободы — священный долг каждого. Никто не вправе уклониться от этого. Но братоубийство — преступление, проклятое богом и людьми.
Амрам, который во время разговора встал с места, снова сел и стал задумчиво разглядывать копья, прислоненные в углу шатра. Затем, поглаживая свою пышную, шелковистую бороду, мягко сказал:
— Князь Марзпетуни, хорошие слова произносить легко, но совершать благие поступки трудно. Я бы не хотел прослыть преступником, но обстоятельства сильнее меня. Отныне мне все равно, что обо мне будут говорить. Надо мной только один судья, это — моя совесть.
— Совесть не позволит тебе подвергать опасности жизнь твоих братьев…