— Об этом он не подумал.
— Не подумал? Хорошо же, пусть убедится сейчас, что может сделать слепой мститель. Пойди и скажи своему царю, что вести о его победах причиняли мне страдания. Когда я узнал, что он примирился с братом Абасом и Ашотом Деспотом и вместе с ними, захватив Двин, устраивает там празднества, чувство ненависти охватило меня. Сердце мое кричало: «Мщение!» — и я послушался голоса сердца. Я вызвал к себе Цлик-Амрама и, рассказав о любовной связи царя с его женой, разжег в нем неугасимый огонь ревности, ненависти и мести. Я поднял его против царя. К нам скоро присоединятся и многие другие. Вот теперь пусть твой царь удержится на троне. Он скоро увидит, смогут или нет руки слепого мстителя поколебать его могущество.
— Этим вы отомстите только своему народу, а не царю, — заметил опечаленный князь.
— Нет, мы отомстим только царю.
— Царя вам не победить. Он идет с воинственным егерским войском и, несомненно, разобьет Цлик-Амрама. Он истребит его войско, которое, к сожалению, состоит также из армян… Может быть, убьет и твоего сына Давида, союзника Амрама.
— Нет! Правосудный господь не допустит этого! Я это предчувствую, и ты увидишь, что на этот раз десница божия покарает его…
11. Слепой глаз простит, но слепое сердце — никогда
Слова князя Севада произвели гнетущее впечатление на Марзпетуни. Несмотря на то что он, под влиянием минутной вспышки, пригрозил князю разгромом мятежных войск, все же предсказание слепца встревожило его. Наряду с храбростью князь Геворг был наделен благочестием, он верил, что бог внимает праведникам… Поэтому какое-то неведомое дотоле смятение овладело его сердцем. Было ли это предчувствием или суеверием, он не знал, но, убедившись в виновности царя, теперь верил в кару божию. Он думал о том, что Ашот может оказаться побежденным. Это было бы бесчестием для армянского царя, который призвал чужестранцев воевать в собственной стране. А за поражением последовали бы новые войны, новые бедствия…
Эти мысли ужаснули князя. Он молча ждал, что еще скажет Севада. Ему не хотелось волновать опечаленного старика, он решил говорить с ним мягче. «Быть может, этим я трону его ожесточенное сердце, пробужу совесть и отведу опасность, угрожающую родине от его справедливого гнева», — думал он.
В это время вошел слуга и принес чашу для умывания. Марзпетуни сделал ему знак, предлагая поднести ее сначала князю Севада. Как более молодому, ему не подобало умываться первым. Севада, от которого это не укрылось, улыбнувшись, заметил:
— Меня удивляет, что царь, с которым ты рос, не научился у тебя правилам приличия.
— Но у него так много достоинств, что ради них можно простить его недостатки, — мягко возразил Марзпетуни.
Когда они омыли руки, двое слуг внесли ужин на серебряных блюдах, украшенных резьбою, поставив одно из них перед Марзпетуни, другое перед Севада.
Молодой слуга опустился на колени перед князем Сааком, чтобы подавать ему еду, а другой, с серебряным кувшином в руках, подносил вино своему господину и гостю. Марзпетуни был взволнован и почти ничего не ел. Севада понял это из замечания слуги и, улыбаясь, сказал:
— Видишь, князь, простой народ мудрее нас. В народе не принято спрашивать гостя о причине его приезда, пока гость не насытится. Но я не захотел следовать этому обычаю и теперь вижу, что допустил ошибку. Если б я не спросил о причине твоего приезда и не ответил на твои вопросы, ты поужинал бы с бόльшим аппетитом.
— Верно, князь, не могу лгать, — ответил Марзпетуни. — Нехорошо вообще, что мы не следуем заветам наших предков.
— Ты прав. Заветы их священны. Мы никогда не должны их забывать.
— Но мы забываем как раз самые главные. Один из этих заветов гласит: «Объединение — мать добра, несогласие — родитель зла».
— Ты упрекаешь меня, князь, и имеешь на это право; но я прошу тебя — поужинай. Это меня порадует больше, чем блага, происходящие от ложного «объединения», которое часто хуже всякого зла.
Князь, вспомнив о своем решении не волновать старика, замолчал.
Ему тяжело было видеть, что князь Севада может есть только при помощи слуг. Он помнил князя здоровым, гордым и полным величия. А теперь… теперь он сидел, сгорбившись, — дряхлый, худой, бледный старик, и только мятежный дух его все еще не хотел смириться.
После ужина Марзпетуни спросил, почему князь Григор не желает выйти к ним.
— Григор находится у Амрама, — ответил Севада. — Сын мой Давид командует там агванскими полками, а Григор — гардманскими.
— Командует гардманцами? — изумленно спросил Марзпетуни.
— Да. Ты, вероятно, удивляешься, как может командовать слепой? Но у моих войск имеется и другой полководец. Присутствие же Григора необходимо, чтобы гардманцы видели все время перед собой своего слепого князя и хранили в сердцах неугасимый огонь мести.
Марзпетуни удивлялся, что Севада так откровенно раскрывал перед ним свое сердце и свои сокровенные мысли. Он нисколько не боялся, что князь Геворг как соратник и приближенный царя может помешать осуществлению его планов. Поведение Севада внушало большие опасения.
— Итак, ты сделал все, чтобы месть гардманцев была неугасимой, а восстание губительным? — спросил князь безнадежно.
— Князь Марзпетуни! Я не мог поступить иначе. Прокляни меня, если хочешь, но знай, что когда чаша переполнена, она проливается…
Князь Геворг почувствовал, что настало время пустить в ход средство, которым можно было смягчить сердце непреклонного Севада. Этим средством могла быть только его мольба. Чужого он не стал бы умолять, если б даже речь шла о спасении родины, но своего родича просить не стеснялся, потому что знал, что этим не унижает себя в глазах Севада.
— А если бы я опустился на колени перед тобою, князь Севада, стал бы целовать твои ноги, умоляя, чтобы ты, щадя кровь своих братьев и сыновей, запретил эту резню, которая погубит бесчисленные семьи, сделает сиротами тысячи детей, вдовами — жен и лишит радости невест? Если бы я напомнил тебе священный долг христианина «не воздавать злом за зло» и не утолять жажду личной мести ценою гибели родины, — что бы ты сделал тогда, князь Севада? Неужели и тогда бы ты остался глухим к моей мольбе и слезам?
— Ни слова об этом, князь Марзпетуни! Природа создала человека иначе, чем мы думаем. Возмущенное сердце не подчиняется разуму. Напрасно мы называем себя христианами. Мы рабы своих страстей, а не ученики Христа. Христиан нет на свете. Заветы Христа выполняют только те, кто не терпел лишений от неблагодарного друга или, испытав их, не действовал по древней заповеди: «Око за око, зуб за зуб». Это более естественно, чем прощать по-христиански.
— А те, кто могут мстить и все же прощают?..
— Если есть такие люди, то они высшие существа, настоящие Христовы ученики. Я таких не знаю.
— Будь ты одним из них, князь Севада! Неужели твое сердце не возгордится сильнее при мысли, что ты мог отомстить, но простил, чем если ты отомстишь и породишь вокруг себя разорение и смерть? Тот, кто знает, в чем высшее благо, но действует наперекор этому благу, — тот преступник. Владетель Гардмана не пожелает, чтоб кто-нибудь из нас осмелился назвать его так.
— Владетель Гардмана, к сожалению, простой смертный. Природа одарила его таким же сердцем, как и других людей. Он не может не чувствовать того, что чувствуют ему подобные.
— Нет! Владетель Гардмана знает, что такое добродетель. Он знает, как радостно прощать, и, конечно, простит. Я прошу у тебя этой милости во имя тех матерей и жен, чьих сыновей и мужей ты готов принести в жертву мести.