— Князь Марзпетуни, ты меня обезоруживаешь. Твои слова смущают меня, потому что ты сидишь передо мною и я слышу твою речь. Но когда ты уйдешь, и в этой огромной комнате только летучие мыши будут свидетелями моей скорби, когда утреннее солнце принесет мне тот же мрак, какой приносит ночь, когда для того, чтобы передвигаться, я должен буду прибегнуть к помощи слуг, как тогда мне быть? Когда мне захочется услышать хотя бы одно ласковое слово моей любимой жены, и я его не услышу и вспомню, что неумолимый приказ твоего царя унес ее в могилу; когда до меня донесутся грустные песни моей несчастной невестки, оплакивающей черную судьбу слепого мужа, когда сын Григора, маленький Севада, в сотый раз спросит меня: «Дедушка, бог тебя ослепил, потому что ты старый, но почему он ослепил моего отца?..» — скажи, князь, когда все эти мысли и чувства нахлынут на меня и смутят душу, когда сердце беспрестанно будет кричать: «Месть, месть злодею!» — что мне делать тогда?
— Ты хочешь знать, что тебе делать?
— Да, скажи; я хочу победить самого себя.
— Что сделал царь Смбат, увидев разорение своей страны? Он вышел из крепости Капуйт и предался в руки врага. Когда палачи заткнули ему рот платком, приставили тиски к подбородку, стянули веревками шею, навалились, а затем стали истязать его и, наконец, распяли на кресте, царь-мученик сказал: «Господи, прими эту жертву, которую я приношу своему народу, и избавь его от бедствий…» И ты, князь, внуши себе, что тебя ослепил один из злодеев-арабов, и тогда без ропота сможешь повторить те же слова, когда грустное одиночество, вечный мрак, воспоминания о любимой супруге, рыдания твоей невестки и лепет маленького Севада будут волновать твое сердце… Арабских зверей умолять было невозможно. Их злобу могла утолить только кровь, но армянскому князю бог дал иную душу. Он должен прислушаться к голосу своей совести, должен внять моей мольбе и верить, что моими устами говорит с ним весь многострадальный армянский народ.
Севада молчал. Вдруг он поднял голову и спросил:
— Чего же ты требуешь от меня, князь Геворг?
— Чтобы ты отозвал из лагеря Амрама своих сыновей и вернул из Утика агванские и гардманские войска.
Севада вновь опустил голову и задумался. В комнате воцарилась тишина. Князь Геворг чувствовал, что его слова произвели впечатление на Севада, и с трепетом ждал ответа.
Наконец Севада заговорил:
— Ты меня убедил, князь Марзпетуни. Я не желаю, чтобы ты превзошел меня в любви к родине. Да будет по-твоему. Я отказываюсь от мести! Но есть еще одно препятствие, которого я не могу устранить.
— Какое препятствие?
— Я уговорю своих сыновей и верну их вместе с войсками, но убедить Цлик-Амрама я не могу. Я сам разжег в его сердце огонь мести.
— Этот труд я возьму на себя, — сказал Марзпетуни.
— Но знай, что пока Амрам не откажется от своих намерений, я не отзову своих войск. Я дал слово помогать ему во всем и не могу нарушить своего обещания. Поезжай к Амраму и постарайся уговорить его, чтобы он покорился царю. Если твое начинание увенчается успехом, пошли ко мне гонца, и я тогда сейчас же велю моим сыновьям вывести из Утика войска. Но если твоя попытка окончится неудачей, знай, бог не пожелал, чтобы чаша испытаний миновала нас, и кто-то должен ее испить…
Князь Марзпетуни несказанно обрадовался. Желая выразить свою благодарность, он взял руку Севада и поцеловал. Казалось, что он преодолел самое трудное препятствие. Он был убежден, что ему легко удастся уговорить Амрама, по натуре добродушного и покладистого человека.
С этими мыслями князь покинул Севада и в сопровождении слуги прошел в одну из лучших опочивален замка. Мягкая постель и окружающая тишина благотворно подействовали на него, и он вскоре крепко уснул.
Рассвет еле брезжил, когда князь Марзпетуни, одевшись, спустился во двор. Он разбудил одного из слуг и приказал ему оседлать коня. Погода была холодная и пасмурная. Осенний иней покрывал землю, напоминая о приближении зимы. Слуга, только что вставший с теплой постели, ежась от холода, еле двигал руками. Князь не вытерпел. Каждая минута была ему дорога. «У вас всегда так работают?» — упрекнул он слугу и, выведя своего коня, быстро закрепил подпруги.
Затем, поднявшись снова наверх, он разбудил привратника, чтобы узнать, можно ли видеть князя. Их разговор услышал дворецкий и вышел в прихожую. Он удивился, увидев князя Геворга в такой ранний час.
— Что прикажет князь? — спросил он Марзпетуни.
— Если можно, разбуди князя и доложи ему, что я уезжаю и хотел бы его видеть, — сказал князь Геворг.
Дворецкий вышел и, вернувшись через несколько минут, сказал, что Севада его ждет.
Марзпетуни последовал за ним и, пройдя через две маленькие комнаты, вошел в опочивальню князя Севада. С шлемом в руке он приблизился к постели. В комнате еще горела серебряная лампада. Князь сидел в постели в ночном одеянии.
— Почему так рано, дорогой князь? — спросил Севада.
— Я хочу сегодня же попасть в стан Амрама. Время не терпит, надо спешить.
— А ты знаешь, где он находится?
— Когда я проезжал Утик, мне сказали, что Амрам прошел Агстев и находится недалеко от крепости Тавуш. Но где он сейчас, я не знаю и хотел об этом спросить у тебя.
— Два дня тому назад гардманцы стояли на берегу Сагама, а сам Амрам находился у Тавуша. Если они узнали о приближении царя, то, вероятно, уже соединились. Поезжай туда, ты их там найдешь.
— А не можешь сказать, где они должны соединиться? — спросил, улыбаясь, князь.
— Нет. Я не имею права. И ты, князь, не должен требовать от меня этого. Ты убедил меня, и я дал тебе согласие примириться с царем. Это моя личная воля. Отправляйся теперь и уговори Цлик-Амрама. Если удастся — хорошо. Если нет — война неизбежна, и я не имею права открывать тебе военные тайны.
— Пусть будет так. Я благодарен тебе за твое решение. Благослови же меня, и я уеду. Это принесет мне удачу в пути.
— Да благословит бог твою дорогу. Ты апостол мира. Провидение должно тебе помочь. Но если оно решило покарать виновного…
— Я сделаю все, что прикажут мне долг и родина, а волю божию мы можем только прославлять.
Сказав это, князь подошел к Севада, обнял его, поцеловал и вышел. Через четверть часа он был уже у начальника крепости.
Закутавшись в плотный длинный плащ, в стальном шлеме, Ваграм ходил взад и вперед перед сторожевой башней.
— Я знал, что ты рано простишься с князем Севада, потому и вышел из дому на рассвете, чтобы открыть тебе крепостные ворота, — сказал Ваграм.
Князь вкратце передал ему свой разговор с Севада, не касаясь, конечно, семейных дел и любовных тайн, послуживших причиной восстания. С этим он не считал нужным знакомить посторонних.
Добродушный Ваграм удивился, что, живя так близко от Севада, он не знал, что старый князь сам побудил Цлик-Амрама поднять восстание.
Князь решил воспользоваться этим, чтобы снискать полное доверие Ваграма.
— Что ты думаешь, дружище? — сказал он смеясь. — Если бы Севада не знал тебя, разве он позволил бы тебе находиться на этой службе?
— Как? Неужели он знает, что я остался верен царю?
— Ему все известно. Но он знает и тебя.
— Что это значит?
— Он знает, что ты не можешь принести ему вреда.
— Почему не могу? Смелости не хватит или руки мои ослабели от старости? — вспыхнул начальник.
— Севада уверен, что ты не будешь защищать царя, — добавил Марзпетуни, желая его подзадорить.
— И он об этом говорил с тобой? — взволнованно спросил Ваграм.
— Нет, определенного ничего не говорил…
— Понимаю. Тебе это стало понятно из его намеков. Хорошо! Я заставлю этого человека уважать себя. Князь Геворг, ты можешь мной распоряжаться, — обратился он к Марзпетуни решительным тоном. — Поезжай и постарайся, чтобы примирение состоялось. А если это не удастся, немедленно шли мне гонца. На следующий же день я буду у тебя. Мой меч откроет моему государю дорогу не только в Утик, но и в Гардман! — Сказав это, он распахнул широкополый плащ и опустил свою сильную руку на рукоятку меча.