— Вот как они сплотились для уничтожения своих единокровных!
— Ты не ожидал этого, господин мой?
— Никогда! Презренные! Они хорошо воюют только против своих.
— Мы поедем в стан? — спросил телохранитель.
Князь не ответил. Натянув поводья, он стоял в тени развесистого дерева и смотрел на стан мятежников. Воины хлопотали вокруг шатров. В стороне происходили упражнения конницы и военные игры.
После долгих наблюдений он повернулся к Езнику.
— Видишь вдали четырехугольник, посреди которого разбит княжеский шатер?
— Тот, над которым развевается двухцветное знамя?
— Да, это знамя сепуха Амрама. Поедешь туда прямо через стан.
— Не лучше ли подъехать с края долины?
— Нет, севордцы — дикари, они могут изрешетить тебя стрелами. Поезжай через стан, но мчись, не глядя по сторонам, прямо к княжескому шатру. Ты знаешь князя в лицо?
— Как же, видел много раз.
— Войдешь и скажешь, что я приехал к нему по важному делу.
— Прикажешь сообщить ему причину, если спросит?
— Нет, это не твое дело.
— Хорошо, господин мой, — сказал Езник и, пришпорив коня, поскакал в лагерь.
Шатры, о которых говорил князь, были разбиты в два ряда четырехугольниками. Посредине стана находился просторный шатер Амрама, над которым развевалось знамя военачальника. Княжеский герб красовался над входом, а внутри шатер был обит красными полотнищами. На столбах, поддерживающих шатер и украшенных блестящими медными кольцами, висели обложенные серебром мечи, богатые резьбой щиты и колчаны со стрелами, покрытые серебром луки. В одном углу шатра были прислонены палицы и копья.
Вход охраняла вооруженная стража, в железных шлемах, с копьями и со щитами в руках. По шатру задумчиво расхаживал взад и вперед Цлик-Амрам.
Это был высокий, рослый мужчина крепкого телосложения, с крупными чертами энергичного лица. Высокий лоб, покрытый морщинами, острые, проницательные глаза под густыми, почти сросшимися бровями, большой орлиный нос, длинные густые усы и пышная с проседью борода, закрывавшая наполовину грудь в медных латах, придавали ему суровый и даже грозный вид. Он был вооружен с головы до ног. На нем была стальная кольчуга, на руках и ногах налокотники и наголенники, на бедре меч в выложенных серебром ножнах. Стальной шлем, украшенный блестящим медным орлом и увенчанный пышным черным пером, лежал тут же на маленьком столике.
Вдруг сепух прислушался: кто-то шепотом пререкался около шатра.
— Кто там? — крикнул он.
— Воин из Востана хочет тебя видеть, господин мой, но не желает снять с себя оружие, — ответил страж, приблизившись ко входу.
— Кто этот упрямец? Пусть войдет, — приказал Амрам.
Вошел Езник. Свое длинное копье он передал стражу и, войдя в шатер, низко поклонился князю.
— Кто ты? — грозно спросил Амрам.
— Телохранитель сиятельного князя Геворга Марзпетуни, — ответил Езник.
— Разве тебе неизвестно, что никто не смеет входить в княжеский шатер вооруженным?
— Я никогда не расставался с оружием, господин мой.
— Значит, тебе никогда не приходилось бывать гонцом?
— Делаю это в первый и последний раз, если для этого надо разоружаться, — ответил несколько смущенный Езник.
Сепух улыбнулся.
— Что имеешь сообщить мне? — спросил он.
Князь приказал доложить, что он приехал к тебе по важному делу и желает говорить с господином сепухом.
— Князь Геворг здесь, в нашем стане?
— Здесь, ожидает за станом твоего ответа…
— Проси пожаловать, — приказал сепух и распорядился выслать воинов для встречи князя. Сейчас же несколько вооруженных севордцев, вскочив на коней, помчались навстречу князю и препроводили его в шатер сепуха.
— Не ожидал увидеть в своем шатре князя Марзпетуни, — сказал сепух, тепло приветствуя князя и усаживая его на небольшую скамью.
— К счастью, я всегда там, где меня не ждут, — улыбнувшись, ответил князь.
— К счастью? Что это значит?
— Это значит, что я никогда не посещаю друзей со злым умыслом.
— Друзей — да, но ты в шатре врага.
— У Марзпетуни нет врагов среди армян!
— А враги царя?
— Ты когда-то был другом царя и опять станешь им.
— Другом? Пусть его поглотит ад! Я помирюсь скорее с сатаной, чем с ним! — гневно воскликнул сепух.
Марзпетуни умолк и нерешительно посмотрел на сепуха, побледневшего от внезапного волнения.
— Если бы я знал, что это так взволнует тебя, я не предпринял бы такого длинного путешествия, — мягко и спокойным голосом заметил князь.
— Царь от нас недалеко, — начал сепух, немного успокоившись. — Завтра, быть может, мы уже сразимся. Если ты приехал нас мирить, мне жаль тебя. Ты взялся за бесполезный труд.
— В Востане никто не верит, что сепух Амрам может восстать против своего государя.
— Я не восставал против государя, — прервал князя сепух. — Я служил ему самоотверженно! Сколько раз я воевал против его мятежных союзников, в скольких опасных боях защищал его… А помнишь, как я водрузил знамя на Шамшулте? Всего и не перечислишь…
— Царь не остался в долгу. Он назначил тебя правителем над всеми странами Утика и Севорда, возложил на тебя командование северными войсками. Ты же воспользовался данной тебе властью и войском, чтобы поднять восстание и обнажить меч против своего благодетеля и государя.
— Против моего благодетеля? Никогда больше не говори этого! Против моего врага!
— Врага? Разве царь может быть врагом своего слуги? — заметил князь, как бы не поняв слов сепуха.
— Князь! Если тебе ничего не известно о причине моей вражды, довольствуйся тем, что я тебе сказал, больше мне добавить нечего.
— И не надо. Я знаю сам, какие причины побуждают наших князей враждовать с царем и восставать против него.
— Тщеславие, жадность, сребролюбие?.. — прервал его сепух. — Ты думаешь, одна из этих причин и побудила меня восстать против государя?
— Не знаю и не желаю знать. Но я хочу, чтобы ты свернул знамя восстания и меч, обнаженный против своего государя, вложил в ножны.
— Это угроза?
— Нет, только просьба, мольба…
— Удивляюсь. Князь Марзпетуни просит и умоляет сепуха Амрама? Такой покорностью не отличались до сих пор марзпетунские нахарары. Нет ли тут какой-нибудь тайны или загадки?
— Счастлив тот, кто может самоотверженно служить родине. Только благо родины заставляет меня склонить перед тобой мою гордую голову. Можешь ли ты презреть такую покорность или искать в ней тайну?
— Нет.
— Так выслушай меня. Смягчи свое сердце и предотврати кровопролитие, которое может произойти через день-два.
— Не могу.
— Значит, тысячи армянских женщин родили в муках сыновей и вырастили их в многолетних страданиях для того, чтобы вы, князья, в течение одного дня принесли их в жертву вашим личным страстям?
— А когда вы ведете народ против арабов и предаете его магометанскому мечу, тогда вы не вспоминаете о муках и страданиях армянских матерей?
— Воевать против врагов родины, умереть ради ее свободы — священный долг каждого. Никто не вправе уклониться от этого. Но братоубийство — преступление, проклятое богом и людьми.
Амрам, который во время разговора встал с места, снова сел и стал задумчиво разглядывать копья, прислоненные в углу шатра. Затем, поглаживая свою пышную, шелковистую бороду, мягко сказал:
— Князь Марзпетуни, хорошие слова произносить легко, но совершать благие поступки трудно. Я бы не хотел прослыть преступником, но обстоятельства сильнее меня. Отныне мне все равно, что обо мне будут говорить. Надо мной только один судья, это — моя совесть.