— Совесть не позволит тебе подвергать опасности жизнь твоих братьев…
— Не прерывай! Моя совесть — судья мне. Но не в этом дело. Если даже я смирю свой справедливый гнев, усыплю свою совесть — я все же не смогу исполнить твою просьбу. Я не один иду против царя. Со мной гардманский и абхазские князья со своими союзниками. Ты видел многочисленные шатры, разбитые на равнине. Здесь собрались все князья, которые хотят свести с царем старые счеты. Если я уведу отсюда утикские отряды, за мной не последуют ни севордцы, ни гардманцы, ни агванцы, ни князь тайский, ни абхазский царевич.
— Князь Бер? И он здесь?
— Да, и он, кровный враг армянского царя.
— К которому ты присоединился?
— Да, я поклялся ему и другим союзникам воевать с царем до последнего издыхания.
— А если ты примиришься с царем?
— Тогда мечи всех обратятся против меня. Таково наше условие.
— Из упомянутых тобой союзников, дорогой Амрам, только молодой абхазский царевич останется недоволен примирением, потому что он пришел убивать и грабить. Ты сам сказал, что он кровный враг царя. Естественно, что он не захочет вернуться к своему отцу с пустыми руками. Но другие князья не будут противиться, если ты примиришься с царем и предотвратишь кровопролитие.
— А князь Севада и два его сына, а разъяренные гардманцы, которые пришли мстить царю за своих ослепленных им князей?
— Князь Севада простил царя.
— Как? Севада простил?! — вскочив с места, воскликнул Амрам.
— Да, я был у него. Он простил и отзовет свои войска, если ты великодушно вложишь свой меч в ножны.
Гневный огонь сверкнул в глазах Амрама, лицо его исказилось. У него захватило дыхание. Он сделал несколько шагов, опять вернулся и, остановившись перед князем, снова спросил:
— Итак, Севада простил и отзовет войска, если я примирюсь с царем?
— Да. Он исполнил мою просьбу и этим еще раз доказал свою горячую любовь к родине.
Амрам тронул руку князя Геворга и тихо сказал:
— Здесь нас могут подслушать, пойдем на другую половину. — Раздвинув полог, он прошел во внутреннюю половину шатра. Князь последовал за ним.
— В надежде на какие блага дал согласие на примирение Севада, этот гордый гардманец, поклявшийся покарать своего палача? — обратился Амрам к Марзпетуни.
— Он это делает не из личных выгод. Он не хочет проливать кровь своих братьев.
— А он рассказал тебе, почему я взялся за меч?
— Рассказал. Я знаю все.
— Рассказал? И ты все знаешь? — задыхаясь, спросил Амрам.
— Да. Но не приходи в отчаяние…
— Разве это в моей власти? Разве можно приказать льву, чтобы он не рычал, когда коварный меч вонзается ему в ребра?
— Терпение самое мощное оружие.
— Не время говорить о терпении, князь. Ты говоришь, что Севада простил царя… Зачем, зачем же этот старик разжег адский пламень в моем сердце? Зачем он смутил покой моей души? Зачем отравил мою жизнь… если сам может прощать?
— Когда душа человека ослеплена страстью мщения…
— Ни слова больше, князь Марзпетуни! Пусть прощает Севада, пусть простят его сыновья, пусть простит весь мир… сепух Амрам не простит. Мир? С Ашотом? Никогда! Если бы я мог, я вступил бы в союз с самим сатаной, чтобы свергнуть с престола и уничтожить этого недостойного царя. Если бы ты заглянул мне в душу и увидел, как жестоко я страдаю, ты содрогнулся бы от ужаса…
— Вот здесь-то герой, любящий родину, и может доказать, что его мать родила не простого смертного.
— Только низкий человек может примириться с бесчестием, а благородная душа не перенесет этого…
— Севада — не маленький человек. Ашот ослепил его, ослепил и его сына. Все же он, забывая об этой невозвратимой потере, прощает своего безжалостного зятя только из любви к родине.
— Ашот лишил его зрения, а меня сердца. Слепой глаз может простить, слепое сердце — никогда.
— Но…
— Князь! Человек, знающий, какое бесчестие нанес мне царь и все же советующий мне примириться с ним, — мой враг… Если бы ты не находился в моем шатре, я вызвал бы тебя на бой.
— Я вижу, что мне тут больше нечего делать, — сказал князь. Встав с места, он поклонился и вышел из шатра.
Едва он сделал несколько шагов, как сепух приподнял завесу шатра и позвал его:
— Князь Марзпетуни!
Князь обернулся.
— Что ты еще хотел мне сказать?
— Пока я тебе еще ничего не сказал, — ответил Амрам.
В сердце князя зародилась надежда. «Может быть, он раскаивается и согласен исполнить мою просьбу?» — промелькнуло у него в голове. Он с готовностью вернулся и вошел во внутреннее помещение шатра.
— Что скажешь?
— Присядь на минуту, — сказал сепух, указывая на свою постель.
Князь сел.
— Князь, если ты пришел ко мне ходатаем, то тебе надо доставить исчерпывающий ответ тому, кто тебя послал, — начал сепух.
— Меня никто не посылал. Царь, как ты знаешь, недавно вернулся из Егерии, а в Утике я его не видел.
— Я думал, что царица…
— Ни царица, ни католикос. Я видел своими глазами, какое разорение грозит нашей стране. Я был всюду, видел все и решил поехать к вам обоим — к тебе и к Севада, просить вас пощадить свою многострадальную родину. Князь Севада — велика моя благодарность ему — послушался меня, забыл о своем несчастье, о своей мести… И ты, я уверен…
— Нет, князь Марзпетуни, — прервал сепух. — Твои слова не тронут мое сердце. Сепух Амрам сейчас не способен думать о благе родины.
— Зачем же тогда ты вернул меня?
— Я вернул тебя, чтобы раскрыть свое сердце, показать его гнойные раны, чтобы ты при встрече с царем рассказал ему, почему Амрам обнажил свой гибельный меч.
— Это тебя не оправдает.
— Я и не ищу оправданий.
— Зачем же говорить ему о причине твоего восстания?
— Если бог поможет мне сломить могущество твоего царя, разорить его страну, сжечь города, покрыть скверной и пеплом его трон и корону, пусть знает тогда он, что Амрам отомстил ему за свое бесчестие…
— Он узнает об этом, но и ты знай, что за такие жестокие дела тебя проклянет весь мир.
— Эти проклятия будут мучить мою душу не больше, чем она мучается сейчас из-за бесчестия, нанесенного мне нечестивым царем. Даже благословения бессильны исцелить раны, которые снедают мое сердце…
— Но если бы ты мог на мгновение рассуждать хладнокровно, если бы твой юношеский пыл уступил место благоразумию и мудрости, если бы ты забыл о мести и твое сердце загорелось любовью к родине, тогда, я уверен, ты не захотел бы из-за женщины заслужить имя изменника родины.
Сепух подошел к князю, устремил на него горящий взгляд и дрожащим от волнения голосом сказал:
— Из-за женщины?.. О, как бы я хотел услышать эти слова от тебя на чужой земле, а не в собственном шатре!.. Поверь мне, князь Марзпетуни, каким бы ты ни был могучим и храбрым, я поразил бы твою грудь мечом, будь она прикрыта даже стальной броней. Как ты посмел пренебрежительно отзываться о той, которая была царицей моего дома, богиней моего сердца?..
— Прости меня, дорогой Амрам, если я тебя обидел. Я не думал унижать княгиню Аспрам.
— Молчи, умоляю тебя. Не называй ее по крайней мере при мне. Не говори об унижении, я могу сойти с ума… — прервал князя Амрам.
— Я должен еще и еще раз просить у тебя прощения за то, что ступил в твой шатер, — мягко сказал Марзпетуни.
Сепух ничего не ответил. Он взволнованно шагал взад и вперед, время от времени потирая лоб, точно желая разогнать гнетущие мысли. Прошло несколько минут. Оба молчали. В шатре глухо раздавались шаги Амрама. Князь следил за ним, размышляя о том, как поступить, чтобы его посещение не пропало даром. Он видел, что его слова не действуют на сепуха. Но Марзпетуни было особенно тяжело уйти ни с чем от Цлик-Амрама, после того как удалось убедить такого упрямца, как Севада. Он не мог смириться с мыслью, что умный и сердечный человек мог пожертвовать благом родины ради личных чувств, ради мести. Поэтому он ждал, когда уляжется гнев Амрама, чтобы еще раз поговорить с ним.