— Уезжай, но только ради того, чтобы спасти свою жизнь, дорогую всем твоим слугам. Страна ждет своего государя. А мы можем и умереть. Армянская земля немного от этого потеряет, — сказал горячо сепух.
— Но зато армянский царь потеряет многое, — добавил Ашот.
Настал вечер. Намерение царя было известно только князю Марзпетуни и сепуху Ваграму.
Они вызвали к себе двух самых бесстрашных воинов из числа царских телохранителей и приказали им быть готовыми сопровождать царя.
Глубокой ночью царь вышел из своего шатра. Он был закован в стальные латы. Два рослых телохранителя подвели его могучего коня.
Царь с легкостью двадцатилетнего юноши вскочил в седло.
— Мы должны пронестись, как ураган, через вражеский стан. Мы должны рассечь полки, сокрушить все на своем пути. Через четверть часа мы должны быть в долине Куры, — приказал царь. Обнажив меч, он воскликнул: «Вперед, мои храбрецы!» — и, пришпорив коня, полетел к откосу.
Телохранители помчались за ним.
Через несколько мгновений все три всадника исчезли во мраке.
На счастье, ночь была безлунная и темная. Издали никто не мог их заметить. Однако в ущелье конский топот разбудил сторожевые посты егеров, которые, сгрудившись, загородили беглецам дорогу. Но царский конь и удары грозного меча заставили их расступиться, а крики телохранителей и натиск копий рассеял их ряды. Егеры поняли, что это был Ашот Железный, и с дикими криками бросились в погоню. Царь и его спутники, доехав до мятежных отрядов, тоже принялись кричать. Те от неожиданного разноголосого крика решили, что на них напали егеры, и, смешав ряды и топча друг друга, бросились бежать к лагерю.
Царь воспользовался этой суматохой. Размахивая мечом направо и налево, сокрушая все встречное, он пронесся вместе с телохранителями через ущелье, пробился сквозь последний сторожевой отряд и, вылетев на равнину, молнией сверкнул мимо лагеря Амрама и исчез в темноте.
Только через час узнали мятежники о бегстве царя. Севордские и егерские князья были пристыжены, а Цлик-Амрам с абхазским князем Бером обезумели от ярости.
На следующее утро войска мятежников ворвались в крепость. У егеров отняли все их оружие, оставив им только лошадей, а малочисленных армянских всадников не тронули. Геворг Марзпетуни и сепух Ваграм упросили Амрама пощадить своих собратьев. Амрам, несмотря на свой гнев, исполнил просьбу князей и расстался с ними мирно.
Часть вторая
1. В Айриванке
Этот чудесный древний памятник, издавна почитаемый армянским народом сначала как языческий храм, затем как святыня христианской веры, находился на скалистом склоне Гегардасара, на северо-востоке от крепости Гарни. Перед ним протекал один из притоков реки Азат, который, падая с огромной высоты, бурлил и шумел, наполняя веселым гулом ущелье и окрестности. Лава древних вулканов образовала тут каменистые холмы, громадные утесы, сплошные массивы базальта, которые, возвышаясь друг над другом, окружали Айриванк, делая его недоступным для нежеланных посетителей. Природа, собрав могучей рукой обломки титанических гор, слила воедино грозное и чудесное, дабы показать простому смертному свою непобедимую силу.
Здесь, в сплошных каменных массивах, были с давних времен высечены многочисленные пещеры, часовни и кельи. Некоторые из них служили когда-то армянским царям сокровищницами, другие — местами молитв и капищами. Именно здесь впервые водрузил знамя христианства Григорий Просветитель. Под сенью этого знамени собралось много отшельников, которые превратили Айриванк в обитель мира и покаяния. Здесь после многолетних трудов, отданных благоденствию родины, искал покоя благодетель Армении Нерсес Великий. Здесь уединился и его достойный сын Саак Великий со своими шестьюдесятью учениками, чтобы меж этих скал ковать дело просвещения своего народа.
В описываемое нами время здесь также находилась многочисленная духовная братия, которая привела Айриванк в цветущее состояние. Здесь же пребывал и армянский патриарх, католикос Иоанн. Испугавшись преследований арабского востикана, он оставил Двин и с верными служителями и патриаршими сокровищами нашел приют в укреплениях Айриванка.
Два дня тому назад патриарха известили, что востикан Нсыр, назначенный наместником после Юсуфа и проживающий в Атрпатакане, дошел уже до Нахиджевана и продвигается к Двину. Востикану было известно о поражении армянского царя, о распрях между князьями, о беспомощном положении страны. И вот он поспешил воспользоваться удобным случаем.
Католикос знал, что Нсыр поставил себе целью занять патриаршие покои и овладеть церковными имениями. Для этого Нсыр решил сначала задержать католикоса, присвоить принадлежащие патриарху сокровища, а затем, обвинив католикоса в вымышленных преступлениях, завладеть его поместьями.
Поэтому католикос, который пребывал во внутренних пещерах Айриванка, где находились высеченные в скалах часовни и общие жилища монахов, перешел со своими приближенными в верхний храм, где ранее держали скот. Здесь, укрывшись в безлюдных и темных пещерах, католикос надеялся избежать преследования Нсыра и спасти привезенные с собой сокровища, состоявшие из реликвий и унаследованных от предков драгоценностей. Католикос думал, что враг не обратит внимания на мрачные пещеры, где кормили скот и жили бесприютные нищие люди. Но доходившие вести усиливали тревогу, и приближенные посоветовали ему уехать из Айриванка и укрыться в крепости Гарни, где в это время жила царица. Католикосу этот совет пришелся по душе. Однако его придворный епископ Саак, человек осторожный и умный, был против этой поездки.
— Народ и без того порицает тебя, святейший владыка, за то, что ты покинул патриаршие покои в Двине и для спасения собственной особы укрылся в Айриванке, а если ты еще переедешь в Гарни, это вызовет возмущение не только народа, но и всего духовенства.
— Раз уж я покинул патриаршие покои, почему мне не переедать в Гарни; почему это должно возмутить духовенство? — спросил католикос.
— Для пребывания в Айриванке у тебя есть предлог: ты охраняешь знаменитую и многочисленную братию, а в Гарни живут лишь царица и знатные женщины, они не нуждаются в твоем покровительстве.
Католикос понурил голову и задумался. Возражения епископа были справедливы. Он обязан оберегать свою братию. Но страх близкой опасности лишал его воли. В его большом и сильном теле жило робкое сердце и трусливая душа. Он любил свою паству и искренне заботился о ней, но вместе с тем любил и собственную особу и не склонен был жертвовать ее интересами. Он был родным сыном своего народа и от души желал ему благоденствия. Но если для приобретения этого благоденствия нужно было жертвовать дружбой кого-нибудь из членов царского дома или могущественного князя, он начинал колебаться и в конце концов приносил в жертву интересы народа. Он творил благие дела не столько для завоевания популярности, сколько для того, чтобы не омрачить эту популярность, и не противился постигающим страну бедствиям. У него не было ни сильной воли, ни твердого характера; на него имели влияние и великий, и малый, и слабый, и сильный, и коварный клеветник, и мудрый советчик. Одно влияние уничтожалось другим, более сильным. Часто случалось и обратное, смотря по тому, кто последний пробовал над ним свою силу.
С епископом Сааком католикос очень считался. Он уважал его как добродетельного и мудрого человека. И потому, несмотря на то что слухи о бесчинствах арабов беспокоили его, он все же решил прислушаться к совету епископа и остаться в Айриванке со своей братией. Но вот прибыл диакон Геворг из Двина и сообщил грустные и неприятные известия.
— Нсыр находится в Двине; сюнийских князей Саака и Бабкена он заточил в темницу. Он лишил свободы даже сорок арабских князей, пребывающих в Двине…
Католикос побледнел. Сюнийские князья были видные владетельные особы. Как мог Нсыр их арестовать? Из арабских же князей некоторые были любимцами халифа. Это значило, что востикан получил большие полномочия.