— С божьей помощью опасность минует тебя, святейший владыка. Судьба уже милостива к нам, невозможно, чтобы и это начинание нам не удалось.
— Увидим; быть может, бог услышит молитву праведников.
Князь встал, приложился к руке католикоса и, поблагодарив его, спросил, когда он пожелает выехать из Багарана.
— Хоть завтра, если в том есть необходимость, — ответил патриарх.
— Каждый день нам может принести непоправимое бедствие.
— Тогда через день-два, если спарапет не задержит меня.
— Спарапет?.. Да, я и забыл. Об этом разговоре, святейший владыка, ты не должен сообщать ему ничего.
— Какую же мне привести причину для отъезда из Багарана?
— Я уже сказал ему. Ты едешь в Двин, чтобы освободить патриаршие покои.
Католикоса удовлетворило это объяснение, и он условился с князем выехать на третий день из Багарана. Князь же должен был подготовить воинов, которые, присоединившись к католикосу в лесу Цнендоц, вместе с ним должны были проникнуть в Двин.
Марзпетуни в тот же день простился со спарапетом Ашотом и уехал в Гех.
2. По трем направлениям
Не успел князь Марзпетуни выехать из Багарана, как спарапет поднялся в цитадель, чтобы узнать у католикоса истинную причину приезда князя. Уверенный в том, что католикос захочет скрыть ее, он решил прибегнуть к хитрости.
— Я не сочувствую намерению князя, — начал он, не задавая патриарху никаких вопросов. — Ты не должен делаться орудием в руках этого человека.
— Как? Тебе уже известно его намерение? — простодушно спросил католикос.
— Он хотел было скрыть от меня, но я вынудил его раскрыть передо мной свои планы.
— А он меня предупреждал…
— Ничего не говорить мне? — докончил за него спарапет, хитро улыбаясь.
Католикос с беспокойством посмотрел на него, не зная, что ответить.
— Не скрывай ничего, святейший владыка. Он мне во всем признался. Не думай, что ему развязал язык мой обед и вино. Нет, я обещал ему послать на помощь войска. Начинание его нуждается в моей поддержке.
— И ты выполнишь обещание? — обрадовался католикос.
— Конечно, этого требует благо родины.
— Будь здрав на многие лета, светлейший князь. Этим ты освободишь католикоса от участия в позорном деле. Два года назад вы вместе брали Двин, возьмете и сейчас.
— Позорное дело? Нет, ты этого не должен совершить, я не допущу.
— Я буду молиться за тебя и князя. Я умолю бога сделать непобедимым наше воинство. Но устраивать заговор в патриарших покоях я не могу…
— Неужели князь поручил тебе это?
— «Укрой у себя воинов, — сказал он, — которые, переодевшись в монашеские одежды, будут жить в патриарших покоях и рыть потайной ход». Возможное ли это дело?
Спарапету только того и надо было. Он торжествовал.
— Нет, ты не сделаешь этого. Я не допущу, чтобы армянский католикос стал заговорщиком. Моя рука еще сильна, она будет действовать вместо тебя. Я присоединю свое войско к войску князя, и мы возьмем Двин силой. Я так и сказал ему.
Католикос, которому нужен был только предлог, чтоб отступить от своего обещания, был вне себя от радости. Он подробно передал спарапету весь свой разговор с князем Геворгом.
Деспот еще раз успокоил католикоса и довольный вернулся во дворец.
— «Нет, твой план не удастся, князь Марзпетуни! — ликовал он, расхаживая по своему великолепному залу. — Ты хочешь воскресить уже похороненного заживо на Севане царя, ты хочешь посадить его на престол, но этого не допустит законный царь. Если армянский народ хочет мира, пусть признает меня. Наследник армянского престола — я. Мне подвластны столичные войска, полк сепухов, дворцовые отряды… Если Ашот Железный царь, то почему он монашествует на Севане? Почему не изгонит своих врагов? Ты хочешь отнять у меня славу и передать ее отшельнику? Нет, дружище, мы родились на свет не для того, чтобы второй раз подвергнуться унижению. Не для этого мы поседели в боях, не для этого получили скипетр и венец… Наша корона не будет скрыта в келье, она засверкает перед всем миром. Деяния законного царя увидят все, их засвидетельстует история».
Охваченный этими думами, Деспот прошел к себе, позвал писца и, получив от него чернила и пергамент, уселся за послание. По-видимому, оно было тайное, так как он не доверил его писцу. Писал он по-арабски.
Окончив послание, Ашот скрепил его царской печатью и отдал писцу запечатать. Затем, позвав одного из своих верных воинов, он вручил ему свиток и приказал через три дня доставить по назначению.
— В три дня, господин мой, не доехать до Атрпатакана…
— Через три дня этот свиток должен быть доставлен, — повторил спарапет.
Гонец ничего не ответил и, низко поклонившись, вышел.
Восточный склон Аршарунского ущелья близ прекрасного Ервандакерта, там, где Ахурян впадает в Ерасх, был покрыт густым лесом; от подножья горы Капуйт лес тянулся до берегов Ерасха.
Здесь росли гигантские дубы, кедры и тополи, вершины которых доходили до облаков. Днем они закрывали солнечные лучи, а ночью создавали непроницаемый мрак. Это был знаменитый лес Цнендоц, посаженный царем Ервандом и предназначенный им для царской охоты. Дикие звери, собранные когда-то здесь, размножились, но царственные охотники больше не охотились на них. Войны с внешним врагом, бесконечные смуты, внутренние раздоры убили в сердцах князей любовь к развлечениям. Изредка только стрела охотника-поселянина беспокоила жителей леса или копье убежавшего с поля битвы воина разило случайного зверя. Лес давно уже стал гнездом арабских разбойников. Впрочем, за последнее время и эти шайки исчезли отсюда. В их землянках жил сейчас отряд армянских воинов, который изгнал оттуда прежних хозяев и частью перебил их. Воины занимались охотой, с тем чтобы прокормить себя, и охраняли дороги, ведущие в Двинскую долину.
Это были посланцы Марзпетуни, которые ждали здесь католикоса, чтобы присоединиться к его свите и ехать в Двин. Но дни шли за днями, а католикос не появлялся. Чтобы рассеять скуку, они занимались военными играми и, готовясь к подкопу, рыли потайной ход, перевозили по нему военные припасы.
Так прошла неделя, а из Багарана все еще не было вестей.
Где же пребывал в это время Марзпетуни?
Он находился в Еразгаворсе у царского брата Абаса. Задумав взять Двин, он решил обратиться к Абасу. Прежде всего князь Геворг хотел примирить его с царем, а затем просить у него помощи.
Абас в это время жил во дворце, выстроенном его отцом, царем Смбатом. Высокий, широкоплечий, красивый, он был моложе царя, но отличался благоразумием, осмотрительностью и славился своей скромностью и добродетелью. Он осуждал брата, считая, что тот запятнал унаследованный от отца престол своим безнравственным поведением. В свое время разногласиями между братьями воспользовался его тесть Гурген абхазский и дядя Ашот Деспот; они уговорили Абаса вступить в их заговор, чтоб свергнуть царя с престола. Заговор, как известно, потерпел неудачу. Ашот, не желая мстить брату, разорил страну Гургена абхазского, чем еще больше усилил недовольство Абаса. Затем царь обратил свой меч против Ашота Деспота, но тот лицемерно примирился с ним. Абас же не захотел мириться с братом. Он жил в Еразгаворсе и ни во что не вмешивался. Он даже отказал Марзпетуни в его просьбе объединиться с князьями. Да и теперь у князя Геворга было мало надежды, что ему удастся склонить Абаса к союзу. Он мог рассчитывать только на свои последние победы, которые давали ему право разговаривать с Абасом более решительным тоном.
Но на этот раз князь Геворг нашел в нем большую перемену. Абас не только принял предложение князя примириться с братом, но сказал, что готов дать князю свои войска.
— Меня устыдили твои победы, — признался он откровенно. — Когда я узнал, что ты напал на Бешира в Урцадзоре с двадцатью воинами, что ты разбил его полки у крепости Гех, я поклялся присоединиться к тебе. Здесь, в Еразгаворсе, у меня есть постоянное войско, веди его куда хочешь. А государю я протяну руку и приму его здесь с подобающими почестями. Дело только за ним: захочет ли он выехать из Севана или нет, — добавил Абас.