Вход в помещения корабля за время отсутствия исследователей снова занесло, и пришлось взяться за лопаты. Мы работали попеременно и через час снова отрыли проход. Я думал, что мы войдем немедленно, но мои спутники знаками объяснили, что нужно подождать, пока осядет муть. Это время мы использовали для отдыха и обеда. Пища наша состояла из полужидких концентратов, выдавливаемых из тюбиков прямо в рот. Потом мы снова приблизились к кораблю.
Можете ли вы представить себе мое волнение? Я мысленно видел страшную битву и кровожадные лица фракийских пиратов, слышал вопли моряков и их призывы к своим богам, перенесся в то мгновение, когда разъяренный Понт поглотил корабль с его грузом. И одновременно я совершил путешествие по кораблю, по палубе и крутым лесенкам, где вот уже двадцать веков не ступала нога человека.
Помещение, куда мы проникли, было тесным, примерно три метра на три. В луче прожектора виднелись полузасыпанные песком, разрушенные предметы, несколько засмоленных ларцов, а в углу — целая груда маленьких, изящных амфор. Мои друзья принялись освобождать от песка один из ларцов: я предположил, что именно в таком ларце несколько месяцев назад была найдена рукопись Клитарха. Я же заняться амфорами. Усердно потрудившись, Васев с Каменевым вытащили ларец, а я — красивый запечатанный глиняный сосуд. Я попытался всплыть с этим тяжелым грузом, но это оказалось непосильной задачей. К счастью, Климент подумал обо всем. Он привязал к грузам шары с клапанами для регулирования давления, наполнил их сжатым воздухом из маленького баллона, и они плавно, словно в лифте, поплыли кверху. Мы последовали за ними.
Примерно через полчаса мы снова были на нашей «Камчии» и оживленно рассказывали о своих приключениях. Разумеется, я был возбужден больше всех: в этот день я пережил больше, чем за все тридцать лет моей жизни!
Заканчиваю свой отчет. Пусть читатели не гневаются, если найдут его недостаточно полным, если сочтут, что нужно было рассказать, какая рукопись и в каком ларце была найдена на этот раз, и что я мог бы написать еще многое о разносторонних возможностях, предоставляемых человеку аппаратом Васева и Каменева. Это так, я знаю.
Но пусть меня извинят. Во-первых, у меня не хватает смелости снова писать о рукописях, даже если я лично присутствовал при их открытии: стоит мне вспомнить о «ласковых» репликах по поводу «Истории» и о зловещем «хм» Божилова, и я начинаю дрожать так, как не дрожал, когда над головою у меня было полкилометра водяной толщи. Во-вторых, через час самолет унесет меня — меня, Страхила Смилова, бывшего «злополучного героя нашумевшего скандала с рукописью Клитарха», а ныне редактора журнала — в Бургас, дабы принять участие в новом опыте с аппаратом. На этот раз предстоит погружение на самую большую глубину в Черном море — две тысячи двести десять метров.
А вы, дорогие читатели, упустили бы такую возможность?
Перевод Зинаиды Бобырь
Сергей Павлов
Ангелы моря
Тысячи исследователей пользуются аквалангом для
своих работ. На глубинах до шестидесяти метров
становится довольно людно. Надо идти глубже. На
очереди — материковая отмель… А дальше — кто
знает?
Атлантика. Сто шестьдесят миль от Дакара. Океан спокоен, нежится под африканским солнцем… На палубах "Колхиды" необычное оживление.
В кабельтове от судна на волнах покачивается экранолет "Нигерия" — из Дакара прибыли журналисты. Только что на борт из океанской пучины подняли девятерых глубоководников. Их окружили плотным кольцом: первые гидрокомбисты вызывали к себе жгучий интерес. Магнитофоны, кинокамеры, телестрики. Еще неизвестно, кому из девятерых рыбо-людей удалось достигнуть дна…
Лебедка выбирает трос. Последние метры. Вот и табличка. На восковой поверхности выдавлено: "2900 метров". Ниже — подписи: "Николай Агуров, Ив Пле, Джон Роджерс".
Стрекочущий залп кинокамер. Сенсация! Профиль. Фас. Вместе. Отдельно. Все — крупным планом. Обнимитесь, черт побери! Ну и жара!..
Не только в радиорубке, но и прямо на палубе работают портативные передатчики: