Перед рассветом Туна разбудил шорох дождя. Капли шуршали в листве, все громче постукивали по крыше и в спущенные деревянные жалюзи. Потом послышались раскаты грома и нарастающий шум ливня.
«Дождь, пожалуй, смоет все следы», — подумал Тун и снова заснул.
— Все сгорело, босс, — Лопес всхлипнул, — ничего не успели спасти. Машины, палатки, инструменты, все пропало…
Выглядел Лопес жалко. Лицо в копоти, усы и брови опалены, одежда в дырах, пояса с пистолетами нет.
Кроу уже знал о пожаре. Утром сообщили по радио из поселка на правом берегу Риу-Негру. Кроу приказал послать катера, оборудованные противопожарными устройствами, но их на месте не оказалось. Ночью их вызвали тушить еще один лесной пожар где-то в противоположном направлении — в стороне Манауса.
Теперь вот явился Лопес. Стоя посреди кабинета хозяина, он переступал с ноги на ногу и со страхом глядел на Кроу.
— Все там погасло? — спросил Кроу, постукивая пальцами по столу.
Лопес пожал плечами.
— Все вроде… Дождь утром был сильный. Если бы не дождь, нам бы не выбраться оттуда. Тоже сгорели бы.
— Леса много пропало?
— Много, сеньор… Огня было, как воды в Риу-Негру, стеной шел, — лицо Лопеса искривила судорога.
«Неужели из-за Хьюго? — думал Кроу. — Называется, выкурил друзей Карлсона! Эта идиотская затея, пожалуй, обойдется в несколько миллионов… И сам опять куда-то исчез… С утра не могут разыскать… А его дурни и этот кретин Лопес ничего не сумели сделать».
— Проспал пожар? — Кроу с отвращением взглянул на Лопеса. — К самому лагерю огонь подпустили? Опять перепились с вечера?
— Клянусь, сеньор! Я ни в чем не виноват! Огонь пришел, как молния. Никогда такого не было. Клянусь!
— Ты мне надоел, Лопес. И не оправдал моих ожиданий. Мне не нужны такие работники. Считай, что ты уволен с сегодняшнего дня. Стоимость потерь с тебя удержат, а не хватит, пойдешь в тюрьму.
Кроу не без оснований ждал, что Лопес испугается еще больше, начнет упрашивать не увольнять его, но ничего такого не произошло.
Лицо Лопеса словно окаменело, постоянно прищуренные глаза совсем исчезли в складках век. Тыльной стороной ладони он обтер уголки губ и негромко, раздельно сказал:
— Не спеши, босс… Лопес нужный человек. Лопес кое-что знает…
— Что такое? — угрожающе протянул Кроу. — Да ты соображаешь, тварь, с кем разговариваешь?
— Не спеши. — Губы Лопеса искривила усмешка. — Знаю, что говорю. Спроси Одноглазого…
— Ах вот что! — Кроу вспомнил, что Лопеса ему рекомендовал Хьюго. — Но ты ошибаешься. Хозяин здесь я.
— Знаю, босс. — Лопес сглотнул набежавшую слюну. — Я не про то… Я тоже боюсь Одноглазого, как и ты… И не верю ему, как и ты… Пожар его дело, но…
— Да ты ошалел, — прервал Кроу, но тут же сообразил, что лучше дать Лопесу выговориться. Поэтому заключил вопросом: — С чего ты взял?
— Знаю, босс. Все знаю… Одноглазому помогли зеленые дьяволы. Это они пригнали ночью огонь…
«Совсем ошалел, — решил Кроу, осторожно выдвигая ящик стола, где лежал заряженный пистолет. — Если только он двинется ко мне…»
Лопес предостерегающе выставил руку:
— Не спеши, босс… Ты в тот раз говорил — надо стрелять. Я стрелял…
— В кого? — Кроу положил руку на пистолет.
— В зеленого дьявола… Они там были ночью. Гнали огонь на нас… Люди рассказывали — зеленые дьяволы гасят огонь в сельве. Эти гнали огонь на нас. Я стрелял одного…
— Ну? — теперь с пистолетом в руке Кроу уже не опасался Лопеса.
— Попал, видно… Он крикнул и стал падать, кувыркался. — Лопес показал пальцем, как падал дьявол. — Падал и кричал: «Хьюго, Хьюго»…
— И вы подобрали его? Лопес развел руками:
— Как подберешь? Упал в огонь. Но потом был дождь. Огонь потух. Что-нибудь осталось. Я знаю то место, босс.
— А люди Хьюго? Они видели?
— Один там остался… Тоже стрелял, после меня. Но, — Лопес опустил голову, — дерево с огнем упало. Не успел отбежать. Другого мы привезли. Совсем плохой. Весь обгорел. Много раненых, обгорелых, шеф. Надо в больницу.
— Больница далеко. — Кроу потянулся к телефону. — Я скажу своему доктору. Он посмотрит. Поможет кому не поздно. Где твои люди?
— На барже… Едва дотянули катером.
— Пусть выгружают. Распорядись и приходи сюда. Доктор подойдет.
— Надо плыть, босс.
— Я подумаю.
— И не надо говорить Одноглазому.
— Иди-иди и возвращайся быстрее.
— Я уезжаю, Антонио. Мне надо как можно быстрее попасть в Манаус. Если бы вы согласились отпустить со мной Чико…
— Я уже сказал — нет. Да он и не захочет покинуть меня.
— А если нам отправиться в Манаус втроем?
— Зачем? Для меня все случившееся — чудо.
— Чудес не бывает, Антонио.
— Мы оба и все обитатели поселка были свидетелями чуда. Я, конечно, сообщу о чуде епископу. Может быть, теперь он отпустит немного денег и нам удастся соорудить тут небольшой храм в память о чуде.
— Чудо, чудо! Вы же интеллигентный человек, Антонио!
— Не стоит продолжать наш спор, Тун. Мы оба интеллигентные люди, но я служитель церкви, а вы — атеист. Я уже понял — нам не разубедить друг друга. Возможно, моя позиция кажется вам недостаточно аргументированной, но и у вашей нет никаких вещественных доказательств. Вы не нашли ничего.
— Перед рассветом прошла гроза. Был сильный дождь. И кроме того, я не имел возможности сделать анализы почвы, обугленной растительности. Кто знает, что могли бы показать анализы.
— Здешние индейцы относятся к племени йанамами. Севернее их соплеменники еще кочуют по сельве. Эти осели недавно, но еще остаются собирателями, охотниками, следопытами сельвы. Чутье никогда не подводило их, в сельве они не ошибаются. Я побывал с ними на пожарище, прошел вдоль границы, где стена огня вдруг остановилась. Они слушали, нюхали, смотрели, ложились на землю, пробовали на вкус обгорелые ветви и плоды. Затем сказали твердо — тут был огонь, и ничего больше. Только огонь, который сам погас.
— Но почему?
— Этого они не знают. Причины для них не существует. Был огонь — и погас. Это все.
— А для нас с вами, Антонио?
— Для меня — свершилось чудо. Тун покачал головой:
— Я бессилен… Придется ехать одному. И у меня нет никаких доказательств, нет свидетелей. Не знаю даже, захочет ли шеф публиковать мои репортажи. «Чудо над сельвой?» Кому это сейчас надо?
— У вас есть и многое другое.
— И во всем не хватает доказательств. Разумеется, я постараюсь вернуться сюда как можно скорее с телеоператором, но я боюсь… Я почему-то боюсь оставлять вас тут одного, Антонио.
— Разве я один? Со мной Чико и все они. Господь однажды оборонил нас — не оставит и дальше в беде.
— Мне очень не по душе уезжать одному, но сейчас это совершенно необходимо. Жаль, что не хотите ехать со мной.
Пастор улыбнулся, развел руками:
— Я же говорил…
В полдень Тун Читапактль покинул селение. Двое охотников, вооруженные луками и короткими копьями, взялись проводить его до устья Боа-Негру, откуда можно было добраться почтовым катером или вертолетом до Карвуэйру. Все обитатели селения во главе с вождем и отцом Антонио собрались на берегу. Когда долбленая лодка с тремя путешественниками отошла от берега, все, как один, подняли руки в прощальном приветствии, а вождь высоко подбросил вверх украшенное яркими перьями копье и, ловя его, крикнул:
— Дети Луны желают тебе удачи на твоей охотничьей тропе, брат наш Тун. Возвращайся и всегда найдешь здесь еду и кров.
Тун, не отрываясь, глядел назад, на отдаляющийся берег. Он пробыл тут совсем недолго, но, видимо, оставил частицу сердца в этом лесном селении, укрытом под пологом сельвы. Щемящая боль утраты не покидала его. Он уже догадывался, что в ней заключено предчувствие, но еще не знал, кому угрожает опасность — ему ли или тем, кого покидает. Последним он разглядел на берегу под раскидистыми ветвями огромной лаурелии Антонио. Лодка уже исчезала за поворотом реки, когда отец Антонио высоко поднял правую руку и осенил уплывающих широким крестом.