— Сейчас, — майор посмотрел на часы, — без семи одиннадцать. В вашем распоряжении… Сами посчитайте, сколько еще вам слоняться.
Когда говорят таким тоном, возмущаться, спорить бесполезно. Обескураженный Покровский потребовал связать его со штабом округа.
— Не могу. — Карпов изобразил сожаление. — Рация свернута. Мы уходим отсюда, сматываемся.
Только сейчас Покровский обратил внимание на суету в лагере. Солдаты валили палатки, антенну уже убрали. Появились какие-то ящики, тюки.
— Как же так? — окончательно растерялся он. — Хотя бы предупредили. Я же ничего не успел.
— Это уже ваши заботы.
Свои заботы Покровский ни на кого не перекладывал, но и решать за себя никому не поручал. Никуда он не полетит, пока основательно не разберется. От него ждут обстоятельного доклада, четкой экспертной оценки, а что он сумел узнать? Даже не разглядел как следует. Хорош, скажут, эксперт. Полистал бумажки, прогулялся по тропинке, наслушался солдатских матюков — и все дела? Ах да, еще страху натерпелся, скверный сон увидел. Масса впечатлений! Ученый совет ахнет.
— Да вы ничего больше и не узнаете, — убежденно сказал Карпов. — Она не позволит.
— Я не собираюсь у нее спрашивать.
— Тогда я не позволю, — пообещал майор. Он произнес это спокойно, без тени угрозы или вызова, но почему-то профессору стало не по себе.
— Поймите, — почти просительно сказал он, — мне необходимо побывать там. Хотя бы еще раз.
— Не получится. Никто с вами не пойдет.
— Может, я сам, один?
Видимо, это прозвучало настолько наивно, что Карпов и возражать не стал. Ребенку захотелось дотянуться рукой до луны, пусть тянется, зачем запрещать?
— Гуляйте, профессор, отдыхайте, — сказал он снисходительным тоном старшего и направился к солдатам руководить сборами.
Если бы от взгляда возгорались вещи — гимнастерка на его спине уже бы дымилась.
Стоя посреди разоренного лагеря, Покровский прикидывал, что предпринять. В принципе он волен поступать, как найдет нужным, Карпов ему не указ. Это — в принципе, а реально? Самое реальное пока что — угроза майора: не позволю! Интересно, на что тот решится, если он все-таки надумает идти к капсуле? Арестует? А ведь может, и арестует, такой на все способен. Потом и оправдываться не станет, вынужден был, эксперта берег, в его же интересах. Надо полагать, уже и почву подготовил, донёс начальству, что ночью у профессора сердчишко шалило.
Подошел Костя, поставил к ногам саквояж.
— Вот. Сказано отнести вам.
«Сказано», конечно, майором. Настраивает на скорый отъезд: сиди, мол, на чемоданах и не суетись.
— Постойте! — Профессор ухватил Костю за руку. — Выручите меня. Я собираюсь туда, к капсуле. Не могли бы вы со мной? Только проводить.
Солдат испуганно отдернул руку.
— Нельзя! Она не хочет.
— Да кто сказал, что не хочет? Мы ненадолго: посмотрим — и сразу назад.
— А вдруг сорвется, упадет?
— Вы о чем, Костя? Кто упадет, куда?
— Она же висит, — солдат приглушил голос, будто испугался, что их могут услышать. — Сам видел — висит. Мы подойдем, а она сорвется.
Покровский усадил Костю на саквояж, присел перед ним на корточки, затеребил за колени: говори же, говори! Надо было вытрясти из него все, что тот навоображал в суеверном страхе, — пусть даме это будет сплошной бред. С чего он взял, что висит? Не может висеть такая махина. Лежит она, лежит! В центре чаши, на самом дне.
— Так вы из окопа смотрели, сверху, — горячо стоял на своем Костя. — Там — правильно, кажется, что лежит. А я обошел — с того края, где пониже будет. И тоже поначалу не поверил: на весу она, как бы парит, от земли метра два, нигде не касается.
— Вот вы и покажете то место, вместе посмотрим. Мы идем, сейчас же!
Костя заколебался, даже привстал от внутреннего напряжения.
— Майор не разрешит. Он сказал, никто больше туда не пойдет. Покровский тоскливо поискал глазами Карпова, направился к нему. Сборы подходили к концу. Солдаты стаскивали упакованное снаряжение в одну кучу. Здесь же расхаживал майор, весь в заботах и упорно не замечал увязавшегося за ним эксперта.
Есть много способов привлечь внимание, и самый верный — удивить. Приблизившись сзади, Покровский по-петушиному вытянул шею и оглушительно прокукарекал. В самое ухо.
— Что с вами, профессор?! — оторопел Карпов.
— С ума сошел, спятил, как и вы, как все здесь. Я прошу, нет, настаиваю, чтобы вы разрешили тому молодому человеку сопровождать меня. Он не возражает.
— Это кто такой храбрый? — Майор пристально посмотрел на застывшего у саквояжа солдата. — Одного я отправлю с вами на вертолете, по нему госпиталь соскучился. Хотите, чтобы и этого туда же?
Он выбрался на тропу, оглянулся. Пока никого.
Не верилось: ушел, он ушел! Забрался в кусты, а уже оттуда кружным путем — на тропу. Все получилось как нельзя лучше, никто не заподозрил, хотя и видели, — решили, что по нужде. Кругом заросли, даже прятаться не надо, встал в полный рост и пошел.
В лагере, конечно, скоро спохватятся, кинутся искать. Где искать — тоже раздумывать не будут. Но пока туда-сюда, он уже далеко уйдет, догнать и вернуть вряд ли успеют. И все же…
Он пробовал бежать, сразу задохнулся и решил, что шагом будет вернее, только не останавливаться. На ходу сжевал таблетку. На всякий случай. Не доверял своему изношенному сердцу — вон как зачастило, захлюпало, а еще идти и идти. Знакомая дорога всегда короче. Вот уже и ложбина позади.
Горная тропа живописна, но одному лучше не ходить — жутковато. Что только не чудится, не мерещится! Оторопь берет, когда ни птичьих голосов, ни стрекота насекомых.
Теперь он знал, почему так тихо, Костя просветил, однако это ничего не меняло. Напрягая слух и зрение, он настороженно посматривал по сторонам. Было бы, возможно, веселее, появись что-нибудь бегающее, скачущее, ползающее, хоть бы муха пролетела, но нет же — никакого движения. В пустыне больше жизни.
Заметив что-то под ногами, он нагнулся: похоже, червяк или гусеница. Ошибся — всего-навсего скрюченный обломок ветки.
И тут грохнуло!
Где? Что? От неожиданности — одна ошалелость, ничего не понять. Как если бы спал и среди ночи в комнате обрушился потолок. Взрыв? Гром? Обвал? Уже придя в себя, догадался: это там. Там что-то произошло.
Мелькнула сладкая, желанная мысль: не повернуть ли назад? «Куда меня несет, зачем?» Сама затея с визитом к капсуле показалась вдруг пустой, ненужной. Сейчас, пожалуй, он не стал бы противиться, если бы его догнали и повели в лагерь. Послонялся бы часок-другой, а там, смотришь, и к вертолету пора.
Как это Костя сказал? «Нельзя, она не хочет». Может, так и есть — не хочет, и все это ее проделки. Метод у нее сегодня такой: припугнула грохотом, ошарашила и теперь давит на психику, гонит от себя: давай поворачивай, не смей приближаться! И не отступится, будет давить. Что еще она выкинет?
Он не очень удивился, увидев впереди Карпова. Ко всему был готов. Майор поджидал у тура. Стоял на тропе, ноги расставлены, руки на поясе. При оружии, кобура из-под локтя выглядывает. Впрочем, он и раньше был с пистолетом. На физиономии — улыбка во всю ширь. Вот что настораживало — он улыбался.
— Не напугало вас, профессор?
Покровский не ответил. «Что, собственно, должно было напугать — грохот или твое появление здесь?»
— Что это было? — спросил он.
— Оползень. Там все склоны ухнули. Нервничает она, горы рушит.
— Вы ходили туда, видели?
— Зачем мне ходить, я и так знаю.
«Не слишком ли много ты знаешь?» Покровский старался не смотреть майору в лицо, сбивала с толку улыбка. Чему бы улыбаться? Ждет, видимо, когда спросят, каким чудом он здесь оказался. И вправду невероятно, словно джинн из бутылки.